Ложь путеводных звёзд (СИ)

Так почему же он не мог принять ее заботу о нем? Столь же искреннюю. Столь же светлую. Но почему-то не достигающую цели.

— Или тогда, когда я страдала от пренебрежения Амброуса. Ты помнишь, как я плакала у тебя на плече? Разве в тот день ты этим унижал меня? Разве унижала я этим сама себя?

— Это другое, — не глядя на нее, возразил юноша.

— Почему? — чародейка почувствовала, что это прозвучало с чрезмерным нажимом, и следующую фразу постаралась сказать помягче, — В чем разница? Почему для меня плакать нормально, а для тебя это унижение?

— Я должен быть сильным, — как нечто само собой разумеющееся сказал он, — Всегда.

Иоланта мотнула головой, так нелепо это звучало.

— Никто не может быть сильным всегда, — указала она.

— Может быть, и так, — пожал плечами Килиан, — А еще никто не может, не принадлежа к числу эжени, творить магию. Не может простой бастард отыскать темницу богов и освободить Владычицу. Не могут двадцать человек обратить в бегство огромную армию.

Чародей снова пожал плечами:

— Понимаешь, Лана? Невозможное — это и есть то, что я делаю. В этом и состоит мой долг.

— Долг — перед кем? — осведомилась девушка, уже понимая, что не хочет услышать ответ.

— Перед Владычицей Ильмадикой, разумеется.

Ну, все. Пиши, пропало. Как только прозвучало это имя, весь конструктив из разговора мгновенно улетучился.

Кажется, впервые в жизни Лана почувствовала, что по-настоящему, искренне, самозабвенно ненавидит кого-то. Ни Мустафа, пытавшийся изнасиловать её, ни даже Амброус, игравший её сердцем, такой ненависти от доброй девушки не удостоились. Но Ильмадика… Она не просто играла сердцами. Она извращала их, втаптывала их в пыль, давила их каблуком своего тщеславия.

А самое страшное, что Килиан никогда не увидит этого и не поверит в это. Он будет до последнего считать, что его любят. Что им дорожат. Что в нем хотя бы видят человека, а не животное на цепи.

— Тогда исполняй свой долг перед ней… Хозяин.

Несомненно, Кили почувствовал ее боль. Но что сказать или сделать, он не знал. Да и можно ли было сказать или сделать хоть что-то?.. Что может сделать покойник, чтобы утешить близких на собственных похоронах?

Чародейка отошла, оставив друга наедине с его болью. Несколько секунд спустя, однако, Килиан сообщил:

— Я завтра снова уезжаю.

Лана ощутила смутное беспокойство.

— Вот как? Куда?

Ученый вздохнул и признался:

— В Иллирию.

Что-то упало у нее внутри.

— Значит, война все-таки началась.

— Выходит, что так.

И снова он знал, что ее гложет, но не знал, что сказать в утешение. Он будет убивать ее соотечественников. Возможно, в какой-то момент под его меч попадут и ее родные. А она будет сидеть. И не знать, за кого молиться Миру. За своих. Или за него?

Потому что в войне всегда есть те, кто побеждает, и те, кто проигрывает. Любая победа дается ценой боли и смерти побежденных. Лана не желала ее никому. Тем более — никому из тех, кто сойдется в сражениях, когда Орден вторгнется в Иллирию.

— Я не знаю точно, как скоро я вернусь, — продолжил Килиан, — Мое задание… не очень четко очерчено по времени. Но я хотел, чтобы ты знала… Пока я буду там, я буду по тебе скучать. Поэтому я хотел бы, чтобы ты провела этот вечер со мной. Поужинаем вместе?..

— Да мы и так ужинаем вместе, — недоуменно указала на это девушка, — Я заперта в твоем доме, забыл?..

— Я понимаю, — поморщился он, — Но я немного не о том. Я хочу… Чтобы наш вечер был чем-то чуть большим, чем просто прием пищи. Нет-нет, ничего такого. Я не подкатываю к тебе. Я просто… Проклятье, не могу объяснить!

Лана чуть улыбнулась:

— Я поняла. Хорошо. Я поужинаю с тобой.

И все-таки, хотя на сердце у нее слегка потеплело, ужин прошел в напряжении. Слишком многое сейчас стояло между ними. Рабство. Ильмадика. Амброус. Война. Все это были темы, которые они Очень Старательно Не Обсуждали. Но это не помогало. Казалось, все эти темы нависли над ними, как множество Дамокловых Мечей.

И к моменту, когда настало время отходить ко сну, Лана чувствовала себя совершенно вымотанной и как будто высушенной изнутри.

Едва коснувшись головой подушки, она отключилась.

Верховный судья Тэрлу не понравился.

Иррациональную неприязнь вызывали у военного субтильные, изнеженные, женоподобные юноши. В случае этого парня подобные бесячие черты доводились до предела.

Эрвин Арас вполне мог бы сойти за женщину. Утонченное, красивое лицо, до сих пор не знавшее бритвы. Маленький рост и худощавое телосложение человека, в жизни не державшего в руках оружия и не занимавшегося физическим трудом. Кудрявые темные волосы были коротко подстрижены, но даже так их мягкость слишком уж бросалась в глаза. Дополнял образ взгляд. Неприятный взгляд, какой Тэрл часто встречал у людей, пытавшихся так или иначе урвать свой кусок при новой власти.

Его можно было примерно выразить как «При Леандре я был обижен, и теперь вы все мне должны».