Ложь в твоем поцелуе

– Давай, попробуй.

Элия, словно по команде, набрасывается на меня. От первого удара я уклоняюсь, второй попадает мне в плечо. Боль сильная, но в данный момент это не имеет значения. Как я ни стараюсь, положить руку ему на грудь не удается. С другой стороны, в этом пока нет необходимости. Каждый раз, когда моя кожа касается кожи моего противника, даже когда он бьет меня, я получаю немного его энергии.

После третьего удара он отшатывается и в ужасе смотрит на меня.

– Что это ты делаешь? – выдыхает он.

Злобная ухмылка расползается по моему лицу, когда я понимаю, что одерживаю верх. Физически Элия ничего не может мне сделать, не ослабив себя, и если бы он обладал активными силами, то уже давно бы их применил. Он бессилен.

Я замечаю тот миг, когда Элия осознает, что мои силы не блокируются. Растерянное выражение на его лице превращается в ярость, изо рта вырывается рычание.

– Уже не такая жалкая, а?

Яростный крик вырывается из его горла, и Элия бросается вперед. Он выглядит отчаянным, но отчаяние делает человека неосторожным. Я спокойно уклоняюсь в сторону, готовая рассмеяться от того, что мой враг промахнулся так явно. Слегка крутанувшись, разворачиваюсь.

И замечаю свою ошибку – но слишком поздно.

Сначала я слышу только треск. Громкий, отвратительный треск, который наверняка еще долгие годы будет эхом отдаваться в моей голове ужасным, ужасным эхом. Потом я вижу маму. Ее глаза широко распахнуты от ужаса, кожа до сих пор бледна от страха. Медленно, очень медленно она начинает сползать на пол. Словно в замедленной съемке я вижу, как руки Элии соскальзывают с ее шеи, и понимаю, что он сделал.

Ярость, неудержимая, всеразрушающая ярость взрывается в моей груди, как раз в том месте, где мое сердце только что во второй раз разорвалось на тысячу кусков. Зрение затуманивается слезами, голос разносится, кажется, по всему двору, когда я с громким воплем несусь к Элии. Он стоит прямо за безжизненным телом моей мамы, по-прежнему там, где он ее убил. Мой кулак так сильно врезается в грудь врага, что Элия шатается и падает. Его спина с грохотом врезается в треснувшую мраморную плитку. Моя рука ни на секунду не теряет контакта с его грудью, и энергия, словно горячая лава, покидает его тело, насыщая силой мое. Я забираюсь ему на грудь и удерживаю Элию на полу, принимая все больше, больше и больше энергии. Его глаза широко раскрыты, точно так же, как и глаза моей мамы. Но в отличие от нее он видит, что происходит. Элия чувствует это каждым волокном своего тела. Чувствует, как все больше и больше жизни покидает его тело, как приближается смерть, и ее холодная рука ложится рядом с моей, сантиметр за сантиметром обвиваясь вокруг его черного сердца.

Я ни на секунду не отвожу от него взгляда. Пока вокруг нас бушует хаос, я, сцепив зубы, наблюдаю, как Элия умирает. Я осознаю момент, когда он делает последний вздох, чувствую, как его грудь вздымается и опадает в последний раз. Чувствую последний удар сердца.

Когда жизни в Элии больше не остается, я вскакиваю, словно обжегшись. По моему лицу по-прежнему текут слезы, и я не могу их остановить. Я падаю рядом с мамой и подтягиваю ее голову к себе на колени. Ее тело теплое, но воздух больше не проникает в ее легкие. Она мертва. И со мной нет Анатолия, который мог бы вернуть ее к жизни.

– Мне так жаль, – всхлипываю я, прижимая маму к себе. – Мне так жаль, мама, что я не уследила. Мне нужно было быть быстрее, я должна была… Мама, пожалуйста.

Рядом со мной что-то взрывается, и я вздрагиваю. Нехотя поднимаю взгляд и замечаю группу повстанцев, спешащих ко мне.

Не раздумывая, я вскакиваю и иду им навстречу. Первый откатывается назад, когда мой кулак с полной силой ударяет его по лицу, второй падает на землю, когда мое колено врезается ему между ног. Остальные хватают руки в ноги и убегают. Бросив последний взгляд на маму, я несусь следом за ними. Они заплатят за это. Они все заплатят. Им придется заплатить за то, что они ворвались в мой дом и убили мою маму.

Когда я пробегаю через широкие створчатые двери и добираюсь до заднего двора, то, запнувшись, замираю на месте. Озираюсь и едва не забываю, как дышать. Сотни людей, сражающихся друг с другом. Это там, внутри, – битва, но здесь, снаружи, – настоящая война. Сила, которую я отобрала у Элии, разливается по моему телу, и я ношусь среди сражающихся, пока не нахожу своего деда. У него рваная рана на лбу, челюсть в одном месте опухла. Я никогда не видела его таким израненным.

Когда дедушка обнаруживает меня в толпе, то тут же спешит ко мне. Его лицо серьезно и сосредоточенно.

– Где ты была? – рявкает он, с силой хватая меня за руку чуть пониже плеча.

Я всхлипываю, стараясь взять себя в руки и подавить тошноту.

– Они убили маму.

– Что? – кричит он. Хватка вокруг моей руки теперь такая сильная, что мне больно.

– Один из повстанцев, – задыхаясь, объясняю я. Мой голос дрожит. – Я убила его.

– Мы должны…