Ложь в твоем поцелуе

– Мама. – Как я ни стараюсь держать себя в руках, мой голос все равно слегка дрожит. Я собираюсь с духом. – Мама, мне нужно поговорить с тобой.

– В чем дело? – непонимающе спрашивает она, оглядывая меня сверху донизу. – Что случилось, милая?

– Он забрал его у меня, – потерянно шепчу я. Но, когда вижу, что она не понимает, что я имею в виду, кладу руку себе на шею. Мама прослеживает взглядом за моим движением и округляет глаза. – Милан. Он забрал его у меня.

Мама открывает рот, не в силах что-либо сказать. Внезапно за ее спиной возникает какой-то шум. Люди начинают переговариваться, музыка внезапно стихает, и все больше и больше гостей принимаются растерянно озираться по сторонам.

– Что случилось? – спрашиваю я, но мама больше не слушает меня. Люди тем временем, похоже, обнаруживают причину всеобщего беспокойства, потому что подбегают к большому окну, перекрикиваясь все громче и громче. Я отстаю от матери и следую за ними, продираясь сквозь бальные платья и смокинги, пока не добираюсь до окон. Отсюда открывается вид на небольшой парк. Снаружи льется мягкий свет, и сначала я никак не могу понять, откуда он исходит.

А потом я вижу это.

Снаружи, в центре небольшой каменной плиты, пылает огонь. Но это не костер и не очаг. Круг пламени прорезает ночную мглу, образуя символ, которого я никогда прежде не видела. Он слегка напоминает герб Времен Года и все же выглядит иначе. Этот символ похож на бриллиант. Пламя взмывает в небо, становится все больше и больше, заставляя странный символ светиться в ночи, словно маяк, подающий сигналы. Кожей своего лица я почти чувствую тепло, хотя и понимаю, что это невозможно. Люди вокруг галдят как бешеные, но я не могу понять ни слова.

В этот момент кто-то трогает меня за плечо, и, оборачиваясь, я вижу перед собой маму.

– Пойдем со мной, – шепчет она, хватая меня за плечо. А когда я реагирую не сразу, сдавливает мою руку так сильно, что мне почти больно. – Немедленно.

Удивленная, я поднимаю на нее взгляд и едва не отшатываюсь: такое сосредоточенное у нее лицо. Не осмелившись протестовать, я позволяю ей увлечь меня за собой.

Спотыкаясь на своих высоченных каблуках, я спешу следом за мамой через зал. Снова и снова на моем пути встречаются растерянные лица. Люди бросают на меня взгляды, но мама ни на секунду не замедляется и не отвечает на мои вопросы. В голове царит чистейший хаос. Мама кажется какой-то встревоженной, и я не знаю почему. Если бы не эта паника в ее взгляде, я бы решила, что огонь – некая экстравагантная декорация, или какая-то показуха, или нечто вроде глупой и пошлой шалости, вроде кражи амулета.

Но когда мы входим в кабинет и я вижу серьезное выражение лица моего деда, не остается никаких сомнений в том, что все это никакое не шоу.

Мама молча толкает меня в кресло, и я с любопытством оглядываюсь. Этот кабинет очень похож на кабинет моего деда. Здесь за столом тоже сидит Мастер, правда, в этом случае речь идет об Остаре. Мой дед, прислонившись к гигантскому книжному шкафу, стоит позади него. Оба в ожидании смотрят на меня.

Я сглатываю.

– В чем дело? – спрашиваю я через несколько секунд, складывая руки на коленях, чтобы не было видно, как они дрожат.

Дед бросает взгляд на Остару, и мне кажется, что между ними происходит что-то вроде молчаливого противостояния. Затем он поворачивается ко мне:

– Расскажи нам обо всем, что произошло между танцем и этим моментом, Блум.

Черт возьми, нет. О том, что Милану удалось выманить меня из бального зала, о том, что ела пудинг на кухне и целовалась с ним, я расскажу только через собственный труп. А в конечном итоге у меня украли амулет. Потому что, в конце концов, все дело в амулете. Как и где именно его у меня украли, не имеет значения.

Поэтому я выдаю им безобидный вариант, в котором мы с Миланом разговаривали, а потом снова танцевали. Он ведь вполне мог снять с меня амулет во время танца, так что это даже правдоподобно.

– Как выглядел Милан? – спрашивает Остара после того, как он и дед молча, с каменными лицами, выслушали мой рассказ.

Я хмурюсь:

– Что вы имеете в виду? Вы же его видели!

Он качает головой:

– Я хочу услышать это от тебя. Во всех подробностях, Блум.

Сбитая с толку, я пытаюсь сосредоточиться, что, впрочем, дается мне не так уж трудно. У меня такое чувство, что эти глаза навсегда запечатлелись в моей памяти.

– У него были светлые волосы, одет он был в черный костюм. Еще маска, которая скрывала чуть ли не половину лица. И карие глаза.

Остара откидывается в кресле, которое слегка скрипит под его натиском.

– Карие глаза?

– Ты уверена? – спрашивает дед.

Я поспешно киваю:

– Да, конечно. Они были карими.

Мужчины извергают грубые ругательства. Я выпрямляюсь как струна и перевожу взгляд с одного на другого:

– Что такое? В чем дело?

Когда ни один из них не отвечает, я поворачиваюсь к маме, которая немного наклоняется ко мне и кладет руку мне на плечо.

– Милана нашли без сознания, Блум. Он был в смокинге, но мы не знали, как долго он пребывает в таком состоянии.