Ложь во благо, или О чем все молчат

11.45. Наконец-то! Я проворно вскочила и засунула свою подушку под простыню, как делала всегда, когда сбегала ночью: не чтобы изобразить, что я в постели, а чтобы помешать малышу Уильяму скатиться во сне с кровати. Он спал очень беспокойно. Мэри Элла тоже: иногда я будила ее своим вставанием, хотя производила не больше шума, чем бабочка. До ее бодрствования мне не было дела: она знала, куда я иду. Не знала одна Нонни. Все эти годы, почти всю жизнь, я убегала, радуясь, что Нонни из пушки не разбудишь. Пусть хоть весь дом сгорит – она все равно не проснется. Это было мне на руку: я должна была прокрасться мимо старого дивана в гостиной, на котором она спала. В этот раз в темноте ее было не разглядеть, но она так громко храпела, что трясся шаткий пол – я чувствовала это босыми ступнями.

Я выскочила из дома в одной ночной рубашке. В более прохладную погоду я либо одевалась перед уходом, либо ложилась одетой, но эта ночь была такой душной, что о шортах и рубашке даже подумать было страшно: ткань сразу прилипла бы к потному телу. Покидая дом с фонарем в руке и устремляясь по тропинке к ручью, я наслаждалась прикосновением тонкой ткани. Ветерок задирал рубашку, я чувствовала себя голой и не могла дождаться встречи с Генри Алленом.

На самом деле фонарь был мне ни к чему: достаточно было луны, освещавшей дорогу, которую я знала наизусть. Вокруг благоухала жимолость, и я, как всегда, сорвала несколько цветущих побегов. Я бегала по этой тропинке по ночам с самого детства. Раньше мы с Генри Алленом боялись леса: населяли его разными чудищами и пугали друг друга рассказами про привидения. Возбуждение осталось, только теперь оно было совсем другого рода.

Генри Аллен уже был на месте: сидел на мшистом берегу со своим неизменным транзистором, по которому Элвис Пресли пел «Now or never»[3]. Он уже расстелил колкое шерстяное одеяло, и я растянулась на нем. Генри Аллен был копией своего отца в молодости: тот же рост, та же стройность, та же темная шевелюра. Правда, Гардинер-старший был кареглазым и носил очки, а у его сына глаза были голубые, и в очках он не нуждался. Вечно ему на глаза падали волосы, так было и сейчас. Мне нравилось убирать волосы с его лба. Годился любой повод, лишь бы до него дотронуться. Неудивительно, ведь я была в него влюблена.

– Я принес тебе вишневый пирог нашей Дезире. – Он посветил своим фонариком на тарелку в вощеной бумаге.

– Она его не хватится?

– Просто решит, что я добрался до пирога. Тут много: хватит и для тебя, и для Мэри Эллы, и для Нонни. Может, и вашему Уильяму останется, если потоньше порезать.

– Ты такой славный! – умилилась я. – Только Нонни нельзя. Придется спрятать. Она уже слопала банановый пудинг, который прислал твой папа.

– Да, я забыл про ее сахар.

Я заметила на одеяле большую плоскую коробку.

– Что там у тебя? – Я направила на коробку луч своего фонаря.

– Новая книга про Калифорнию, – ответил он, и я увидела, что никакая это не коробка.

– Ты побывал в передвижной книжной лавке? – Он никогда их не пропускал, как ни трудно было вырваться из дому в страду.

– Конечно! – Он осветил фонариком обложку.

– Никогда не видела таких огромных книг! – Я погладила глянцевую суперобложку. На ней красовались скалы, море, все тонуло в тумане. Вид был загадочный и чудесный, мне так туда захотелось – прямо до тошноты! Графство Грейс тоже красивое – одних деревьев сколько, поля меняют цвет в зависимости от времени года, но до Калифорнии нашим краям, ясное дело, как до луны.

– Иди сюда! – позвал он, переворачиваясь на живот. – Давай покажу.

Я плюхнулась на живот рядом с ним. Он открыл книгу и стал светить фонариком на страницы. В жизни не видала такой красотищи! Генри Аллен побывал в Калифорнии в восьмилетнем возрасте и с тех пор твердил, что никогда этого не забудет и обязательно когда-нибудь туда переселится. Лишь бы убраться подальше от нашего графства! Он говорил, что здесь ему душно. Мне тоже было знакомо это чувство. Иногда я вставала утром с ощущением, что в легких совсем нет воздуха. У нас была мечта: пожениться и зажить семьей в Калифорнии. Я не знала в точности, когда она зародилась. Кажется, мы мастерили в лесу луки и стрелы и сами не заметили, как в разговоре всплыла женитьба. Больше всего на свете я любила мечтать, как заживу в прекрасной Калифорнии с Генри Алленом в роли его жены и как мы будем каждый год возить наших детей в Диснейленд. Эта мечта помогала мне в самые тяжкие дни. Медсестра Энн сказала, что мне нельзя заводить детей из-за моих припадков, хотя они вроде бы прекратились. Я давно перестала принимать лекарства и отлично себя чувствовала, поэтому не беспокоилась об этом.

– Вот мост Золотые Ворота. – Генри Аллен посветил на огромный оранжевый мост, выступавший из тумана.

– В Калифорнии часто бывает туман, – заметила я, вручая ему цветок жимолости.

– Чаще там, в Сан-Франциско. – Он вынул из цветка серединку и всосал из нее мед. – Красиво, правда?

– Ты ходил по этому мосту?

– Нет, но когда-нибудь обязательно по нему пройду. Ты тоже. – Он толкнул меня плечом, и я хихикнула.