Ложь во имя любви

Поцелуй Филипа был сладок, нетребователен, умиротворял. В этом поцелуе отразился весь его характер. Он нашел ее, невзирая ни на что. Значит, он ее любит!

Филип первым отстранился и застонал. Как ни кружилась у него голова, он сохранил остаток здравомыслия, чтобы понимать, что все это – безумие чистой воды. Он желал ее, но сознавал, как это рискованно. Ее поцелуй свидетельствовал о невинности: она почти не разжимала губы; даже если это она затащила его сюда, то все говорило о том, что Мариса не ведает, что творит. Он припомнил рассказ Уитуорта, поведавшего ему последние грязные сплетни, и усомнился, есть ли в них хотя бы тень правды. Эта девушка была всего лишь испуганным ребенком, жаждущим утешения. Он был обязан сохранить самообладание, иначе не избежать беды.

Голос Марисы заставил его опомниться. Она что-то быстро и сбивчиво говорила:

– Ты обязан мне помочь! Ведь ты мне поможешь? Я не вещь! Он был со мной очень мил, но становиться его любовницей я не хочу. Я не буду ничьей любовницей! Напрасно я сбежала из монастыря… Даже тот, кого подобрал для меня мой отец, не обходился бы со мной так безжалостно; если бы он мне не понравился, я бы просто отказалась за него выходить. Теперь я это хорошо понимаю… Но я была так напугана! Я думала, что единственное спасение – это бегство.

Он плохо понимал ее торопливый лепет. Внезапно, испугавшись, что время уходит и что он не найдет оправданий своему отсутствию, он так сильно сжал ей руки, что она поморщилась.

– Откуда ты знаешь человека по имени Доминик Челленджер? Я видел, как ты с ним танцевала.

– Я его ненавижу! – вырвалось у нее. Она не сожалела о своей откровенности. Уж не ревнует ли Филип? В таком случае лучше не торопиться рассказывать ему о своем прошлом. Мариса заставила себя заглянуть ему в лицо и – отпрянула: на лице Филипа читалась такая мука, что у нее перехватило дыхание.

– В чем дело, Филип? Ты его знаешь?

Она не разобрала, усмехнулся он или выругался.

– Знаю ли я его? Боже, хотелось бы мне его не знать! Неужели он не хвастался своим происхождением? Он мой кузен – по крайней мере по рождению. Его мать была моему дяде неверной женой, поэтому тот хотел лишить его наследства. Наш род издавна пользуется в Англии уважением, и любой скандал пошел бы нам во вред. Разве ты не поняла, что это за человек? Его стихия – насилие и интриги, он не остановится ни перед чем, чтобы всех нас уничтожить. Дядя спас его от виселицы, когда он принял участие в одном из ирландских бунтов. Дядя надеялся, наверное, что с этой дикой, жестокой натурой произойдут перемены. А вместо этого… – Охрипший от негодования голос Филипа трудно было узнать. – Будь на то его воля, он бы меня, наверное, убил. Думаю, он даже сейчас только об этом и мечтает. Так он понимает месть. Я видел, какими глазами он на меня смотрел…

– Но почему, Филип? Почему?

Он окончательно вышел из себя:

– Потому что он всегда меня ненавидел! С самого детства! Не мог, видимо, перенести, что дядя отдавал предпочтение мне. Потом, когда я служил на «Бесстрашном» офицером, а он – простым матросом, Челленджер, невзирая на строгие корабельные порядки, только и делал, что провоцировал меня, насмехался, дразнил. У меня не было выбора: я был вынужден…

– Что ты натворил? Расскажи, Филип, я должна все понять.

– Ничего не натворил, а распорядился, чтобы его наказали за непочтительность. – Это было произнесено почти шепотом. Потом его голос окреп. – Пойми, служба есть служба. На военном корабле я не мог позволить себе проявить слабость, чтобы он и дальше меня запугивал. Он отлично это знал, но не оставлял своих попыток досадить мне. В конце концов, когда мы стояли в вест-индском порту, случился мятеж. Он и его сообщники увели корабль. Это было в Санто-Доминго, как раз во время восстания рабов. Они направились к испанской половине острова и, как стало впоследствии известно, попали к испанцам в плен. Испанцы не пожелали возвратить судно, и моя карьера пошла прахом. Мне следовало его повесить, тогда все было бы в порядке, но я проявил снисходительность. И вот теперь он возник снова – и не где-нибудь, а в самом сердце Франции! Что ему здесь надо? Чего он хочет? Он не побрезгует и шантажом, уж я-то его знаю!

Он по-прежнему до боли сжимал ей руки, но она, ошеломленная рассказом Филипа, не смела вырваться. Его лицо, озаренное лунным светом, выглядело страдальческим. Бедняжка Филип! Но в не меньшей степени она жалела и самое себя: ведь теперь, когда он поведал ей все как на духу, она тем более не могла рассказать ему о своей связи с Домиником Челленджером: Филип будет ее презирать и отвернется от нее. Кузены!.. Она ничем не могла ему помочь. Не предостеречь ли его? Небрежно оброненные Домиником слова о том, что она рискует остаться вдовой, приобрели новый, еще более зловещий смысл. Мариса искала слова, чтобы утешить Филипа и не выдать себя.

«Какая же я трусиха!» – в отчаянии подумала она и вздрогнула от неожиданности.