Ложка

Будь рядом со мной Дэй, он непременно процитировал бы свой любимый отрывок из «Сияния» Стивена Кинга: «Жизнь — тяжелая штука, Дэнни. Мир не желает нам зла, но и добра он нам тоже не желает. Ему все равно, что с нами происходит».

Эта фраза неизменно вызывала у нас смех.

Поднимаясь на холм к Ла-Пьер-Ки-Круль, «вольво» трижды кашляет. Машина вообще кажется мне более напряженной, чем обычно. Встав на обочине, открываю капот, хотя понятия не имею, что надо делать.

Еду по дороге, вдоль которой растут вековые дубы. Простирающиеся позади них поля сверкают в предвечернем свете, можно разглядеть каждую травинку по отдельности. По глади пруда пробегает ветерок, принося пьянящий аромат цветов и хвои. Вслух восторгаюсь местными красотами и добавляю, что приехала сюда не зря. Когда что-нибудь говоришь, и неважно, вслух или про себя, ты всегда обращаешься к кому-то.

Дорога петляет через лес. Кроны деревьев мягко шелестят. В этих краях темнота спускается с небес. У нас дома она поднимается от земли.

Проезжая часть сужается, и мне открывается вид на огромные каменные глыбы далеко внизу. Такое ощущение, будто их разбросали негодующие великаны. Пепельный хаос вокруг «Красноклювых клушиц» производит похожее впечатление: на его фоне чувствуешь себя песчинкой.

Посреди этого хаоса, чудом удерживая хрупкое равновесие, высится знаменитый камень. Он и вправду выглядит так, будто вот-вот сорвется со своей гранитной подставки. Пчел не видно — думаю, они сейчас отдыхают. Вспоминаю рассказ пчеловода о том, что в давние времена женихи подводили к этому камню своих будущих невест и задавали ему вопрос об их невинности. Тем же способом мужчины постарше проверяли верность жен. Стоило камню хоть немного накрениться в присутствии девушки или женщины, она становилась изгоем. Но однажды Ла-Пьер-Ки-Круль опрокинули, и злополучный камень застыл навсегда.

Перенести образ камня на бумагу мне не удается, получается какая-то серая клякса. Карандашу в моей руке не передать ни массивность камня, ни силу, которая притягивает его к земле. Меняю сюжет и перспективу, рисую молодую крестьянку, которую камень пощадил пятьсот лет тому назад. Облегчение на лицах родителей в тот миг, когда камень не дрогнул.

Смотрю на силуэты, которые возникают между деревьями в лучах заходящего солнца, и притворяюсь, будто боюсь их. Окажись здесь Ал, он с воплями помчался бы исследовать новые земли. Я поплелась бы за ним. Мама крикнула бы: «Осторожнее!» Папа сказал бы: «Не беспокойся».

Мне становится до дрожи одиноко.

Иду к неподвижному камню и прислоняюсь к нему. На мгновение мне чудится, что он начинает колебаться. Возможно, он и в самом деле живой. Возможно, он знает, что я занималась любовью с Мэлори.

Наступает ночь.

Очередное обещание, данное маме, нарушено: ночевать мне сегодня негде. До дома пчеловода километра два-три, но, если я останусь в Ушоне, моя поездка так и не продолжится.

Я качусь

Отец приобрел «вольво» в шестьдесят седьмом. В том же году родилась я, а шведский журнал «Текникенс вэрлд» присвоил «Вольво 145» звание «Машины года». Не знаю, есть ли связь между этими тремя событиями, но совпадение и вправду любопытное.

Размышляя о «Текникенс вэрлд», вспоминаю, как в пять лет пошла одна в гараж, который служит нам еще и ангаром для лодок. Я искала какие-нибудь журналы, чтобы повырезать из них картинки. На стеллаже лежали кипы журналов мореходной тематики, ни один из них меня не вдохновил. Я прошлась вокруг корпуса лодки, над лакировкой которой старательно трудился мой отец. Он был настолько поглощен своим занятием, что даже не поднял головы, а может, вообще не заметил, что я нарушила его уединение.

В памяти мелькают стоп-кадры: я провожу пальцем по пыльной стене гаража, разглядываю висящие на гвоздях плоскогубцы, корабельные, складные и канцелярские ножи. Помню, как понюхала пустую банку из-под краски, а затем стала ощупывать стопку парусов, уложенную на чемодан. Ткань оказалась жесткой, но я решила, что на красивые накидки для кукол она сгодится…

Увидев изрезанные паруса, папа вспылил и отшлепал меня — первый и единственный раз за всю мою жизнь. Это печальное событие отбило у меня интерес к швейному ремеслу. Возможно, моя судьба сложилась бы иначе, если бы отец похвалил накидки, которые я смастерила для кукол, и поинтересовался, как именно я их сшила. Возможно, я стала бы уэльской Вивьен Вествуд.