Ложка дегтя

Взгляды Эренбурга на искусство не раз, и достаточно радикально, менялись, как правило, вместе с его политической ориентацией. От увлечения эстетизмом и католицизмом он перешел к конструктивизму и культу «вещи», а от них — к борьбе с американизацией (машинизацией) европейского искусства и к романтизму. Что бы ни писал Эренбург об искусстве, это всегда вызывало резкие споры. «За годы войны и революции Эренбург переменил несколько церквей, но в каждой был случайным и нерадивым прихожанином», — заметил в давней книге М. Слоним[4]. Это была реакция на перепады политических и эстетических пристрастий писателя в 1917–1922 годах. Рассматривая его эссеистику на более протяженном отрезке времени, легко увидеть в ней нечто неизменное — заинтересованное, пылкое отношение к предмету, в чем Эренбург всегда оставался поэтом. Эренбург, осуждавший в 1918 г. грубый диктат левых мастеров, и Эренбург, защищавший в 1936 г. Тышлера и Мейерхольда, это один и тот же публицист. Он не был теоретиком, в его статьях об искусстве речь идет о том, что ему лично близко и дорого, но этот страстный, откровенный субъективизм, острота, парадоксальность высказываний придают его эссеистике не только черты яркого, индивидуального стиля (недаром написанное Эренбургом узнается по нескольким строчкам), но и особую содержательность.

Статьи об искусстве 20—30-х гг. входили в сборники публицистики Эренбурга «Белый уголь, или Слезы Вертера» (1928), «Затянувшаяся развязка» (1934) и «Границы ночи» (1936); печатаются по этим сборникам и по т. 7 Собрания сочинений (1966).

Ложка дегтя. Впервые: «Белый уголь, или Слезы Вертера».