Ложная красота

— Он винит меня справедливо. — Спокойно парировал я. — Из-за меня он не может бегать. Он мечтал об Олимпийских играх и у него были все возможности, но я отобрал их у него.

— Да что ты сделал-то такого? — Всплеснула руками девушка и сказала это так громко, что из коляски тут же раздался испуганный плач.

Кира спохватилась, наклонилась и взяла ребенка на руки. Порывисто поцеловала его в лоб и начала покачивать на руках. Когда пронзительный плач перешел в беззвучные всхлипы, снова перевела взгляд на меня. Но в этом взгляде я больше не видел привычной доброжелательности.

— Вот что Игнат… не хочу тебя больше видеть. И брату своему передай, чтоб не приходил… Вы оба… знать вас не хочу, пока не образумитесь. Мне… мне вообще… нервничать нельзя. — Перехватив ребенка одной рукой, второй рукой Кира схватила коляску и толкнула ее, уходя прочь.

Оставляя меня одного со своими злыми словами. Злыми, но правдивыми.

Она была права. Мы держались за старое. И не хотели жить с тем, что теперь имели. Потому что это тяжело: понимать, что у тебя было все, но из-за одной глупой ошибки, это все исчезло. Ваня мог бегать, мог выигрывать свои марафоны, получать медали. Я… со своим прежним лицом я мог бы обаять Пришельца, я мог бы попробовать. Черт возьми, да, я мог бы… Тогда ей не пришлось бы из жалости ко мне врать придурку-Соколову о том, что она моя девушка. Тогда это могло бы быть правдой…

Все могло бы быть по-другому. Мы могли бы так много. И Ваня, и я.

А что мы можем теперь — Хромой и Урод? — Ничего. Только жаловаться на жизнь и страдать.

Надо же, как бывает, всего одна ошибка — и жизнь под откос.

Всего одна секунда — и мы — больше не мы.

Глава 15

Год назад

— Да бро-ось, Игнатик, на своей калымаге? Ты? Меня? Ха-ха. — Насмешливо заржал Герман, брезгливо разглядывая через окно мою сверкающую глянцевым черным малышку. Калымага. Вот же идиот. Да это пока самое лучшее, что есть в моей жизни. Моя гордость, моя радость, моя любовь. Подаренная отцом нам с Ванькой на восемнадцатилетие, красотка Нисан Максима. Я никогда не принимал подарков от отца, никогда не брал его несчастные откупные подачки, а тут не выдержал. Самообладание треснуло, гордость лопнула и разлетелась на жалкие ошметки, едва я ее увидел. Ванька остался равнодушен, он болел мотоциклами, четырехколесный транспорт его не возбуждал. И вот так прекрасно сошлись звезды, что малышка, можно сказать, полностью стала принадлежать мне. У нас была взаимная любовь и взаимное восхищение, и тут вдруг «калымага».

— В ней триста лошадиных сил. Да, она — старушка, но это классика, детка. Сколько в твоей Королле галимой? — Я оперся на барную стойку, стараясь выглядеть невозмутимым, но Герман Лампов — мой мажористый одногруппник, с которым у меня с самого начала не задалось из-за какой-то моей дурацкой шутки, я даже уже и не вспомню какой, — меня бесил, и он прекрасно об этом знал. Как и знал, что ему ничего не стоит вывести меня из себя и тупо взять на слабо. Что он и делал, старательно и настойчиво, уже добрых полчаса.

Ванька, стоящий поодаль и до этого с безучастным видом втыкающий в свой телефон, как-то резко напрягся. Опасливо поглядел в мою сторону. Он тоже понимал, что зреет конфликт, хотя с виду пока было все довольно мирно.