В этом городе как будто вообще не было женщин, или мне просто хронически не везло. Врачи — мужчины, полицейские — мужчины. Следователи. Судмедэксперты. Судьи. Все.
И то, что в нашем городе был лишь один психолог, — работающий с посттравматическим синдромом, и тот мужчина, — очередное невезение. Или наказание.
Испытание меня на прочность.
Хотелось завыть в голос. Не было у меня никакой прочности. Не осталось. Ничего не осталось. Я была пустая внутри. Я ничего не хотела. Не было желаний, не было целей. И эмоций тоже не было, только страх. И он заменял и замещал собой весь мой эмоциональный спектр. Он был со мной всегда, мой единственный верный спутник, до оскомины постоянный, лишь иногда меняющий свою интенсивность: от легкой сосущей тревоги до внезапной неконтролируемой паники.
В течение вот уже трехсот семидесяти пяти дней. Двадцать четыре часа в сутки. Каждый день. Только страх. И ничего больше.
Он был частью меня. Я срослась с ним намертво. Но чертов психолог был прав. Я устала от него, катастрофически устала. Я хотела избавиться от него, даже если мне пришлось бы оторвать его от себя вместе с кожей.
Я хотела это прекратить. Я должна была попробовать. Должна. Хотя бы в надежде на то, что боль, накопившаяся за триста семьдесят пять дней, хоть немного поутихнет.
Я не хотела, чтобы страх и дальше управлял моей жизнью. Я хотела управлять ею сама.
Мне нужен был револьвер.
И я решила, что сама могла бы стать им.
Глава 3
— Ну-ка, вы двое, я сказал вам заткнуться. — Заорал я на двоих хихикающих подростков, и те резко притихли, устремляя на меня перепуганные взгляды. — Десять кругов по периметру, бегом.
— Мы ничего не сделали… — Сделал попытку возмутиться один из них — тот, что постарше и понаглее.
— Пятнадцать. — Рявкнул я, и пацаны, переглянувшись и недовольно сморщив носы, стартовали с места.
Так-то лучше. Я не любил этих двоих. И вообще детей, старше лет этак десяти. Нет, вообще моя работа мне очень нравилась. Особенно мне нравилось работать с мелкими. Заряженными невесть откуда взявшейся для такого юного возраста мотивацией, и с неведомым даже взрослому человеку упорством постигающие азы боевых искусств. С ними было легко. Они жаждали результата, им нравился процесс, да и с малышней поладить просто: они управляемы, послушны, хорошо видят границы, побаиваются, и с восхищением заглядывают тебе в рот. Но чем старше они становятся, тем больше становятся их эго, тем сильнее они хотят показать свою крутость и независимость. Вырастают в таких вот подростков-идиотов, которые то и дело порываются прощупать твои границы и подловить тебя на какой-то слабинке. С такими без вариантов: приходится прибегать к жестким методам и наказаниям, иначе потеря авторитета неизбежна.
— Такой суровый. — Вдруг услышал за спиной знакомый женский голос, полный иронии.
Обернулся и чуть расплылся в глупой мальчишеской улыбке. Что поделать, я всегда был рад ее видеть. Поспешил к стоящей у двери девушке и, подойдя, заключил ее в объятья.
— Кира… Вау, — выдал на выдохе, изумленно разглядывая девушку, — выглядишь… э-э-э. — Запнулся, не зная, какое слово было бы уместнее подобрать.
— Шикарно? — С усмешкой подсказала девушка.
— М-м… да. Да. — Промямлил я, продолжая пялиться на ее огромный живот. — А тебе вообще можно передвигаться… в таком состоянии? — Спросил, нахмурившись, на что Кира вопросительно подняла бровь. — То есть, я имею в виду… одной…
— Все в порядке, Игнат. Я беременна, а не больна. Вполне самостоятельна и дееспособна. — Ухмыльнулась девушка. Бегло оглядела зал и тренирующихся мальцов, и вдруг, совсем внезапно резко изменилась в лице. Улыбка пропала с ее лица, губы сложились в немую «о», брови сошлись на переносице. Она поморщилась так, будто ей больно, и схватилась за живот руками.
Я чуть ли не подпрыгнул на месте.
— Кира… что т-такое? — С паникой в голосе заикался я, начиная кружить вокруг девушки и хаотично размахивать руками.
— Ох… кажется, началось. — Прислоняясь спиной к двери, Кира начала дышать часто-часто через рот.
— Что началось? Не-не-не, Кира… ты с ума сошла? Блин, ты что? — Завизжал я, как истеричная девица, суетясь вокруг девушки. Что я должен делать? Что делать-то? Звонить. Да, точно. Надо позвонить. А куда? Игорю? В такси? В скорую?
Пока я бросился к столу за телефоном наперерез двоим проштрафившимся пацанам, заканчивающим последний круг, Кира наклонилась, согнулась пополам, издала какой-то непонятный хрюкающий звук, и вдруг разразилась громким хохотом. Я резко развернулся в ее сторону и уставился выпученными глазами, замирая на полпути.
Кира хохотала до выступивших слез и тыкала в меня пальцем.
— Видел бы ты свое лицо… Ох, Игнат… — Продолжала надрываться Кира, а я стоял и с открытым ртом, как дурак хлопал глазами. До меня доходило медленнее, чем до несмышленого младенца.