Ложная память

Полностью закодированная, Марти, ожидая, пока ей начнут командовать, смотрела теперь сквозь Дасти, как если бы теперь незримым существом стал он, а не Ариман.

Дасти был потрясен, увидев, как погасли глаза Марти, как на ее лице появилось унылое бездумное выражение, означавшее готовность к полному повиновению. Он отодвинулся от жены. Его сердце колотилось, как работающий с непосильным напряжением мотор, а мысли в голове мелькали со скоростью тяжелого раскрутившегося маховика.

В этот момент она стала несказанно уязвимой. Если он даст ей неверное указание, выразит его словами, в которых может оказаться непредусмотренное второе значение, то это может привести к совершенно непредсказуемым последствиям. Возможность причинить неосторожным действием огромный психологический ущерб казалась Дасти до ужаса реальной.

Когда он велел Скиту заснуть, то не указал, сколько времени тот должен проспать. Скит спал немногим более часа, однако казалось, что не было никакой причины, препятствующей ему спать дни, недели, месяцы, а то и всю оставшуюся жизнь, если бы при этом его жизнь поддерживали механизмы медиков, надеющихся на пробуждение, которое могло никогда не произойти.

Поэтому Дасти, прежде чем дать Марти пусть даже самую простую команду, должен был как можно тщательнее обдумать ее. Он должен был выбрать, насколько возможно, однозначную формулировку.

Вдобавок к опасению причинить нечаянный вред он был до глубины души потрясен степенью той власти, которую получил над Марти сейчас, когда она молча сидела, ожидая его приказов. Он любил эту женщину больше жизни, но никто не должен иметь абсолютной власти над другим человеком, независимо от того, насколько чистыми могли быть его намерения. Гнев менее ядовит для души, чем жадность, жадность менее вредоносна, чем зависть, а зависть далеко не с такой силой разъедает душу, как власть.

Мертвые сосновые иглы падали на ветровое стекло, образуя непрерывно изменяющиеся картины, но если они предсказывали будущее, то Дасти не был способен прочесть их пророчества.

Он не отрываясь глядел в глаза жены, которые вдруг мелко задергались, как недавно глаза Скита.

— Марти, я хочу, чтобы ты внимательно слушала меня.

— Я слушаю.

— Я хочу, чтобы ты сказала мне, где ты сейчас находишься.

— В нашем автомобиле.

— Физически да. Именно здесь ты и находишься. Но мне кажется, что мысленно ты находишься где-то еще. Я хотел бы знать, что это за другое место.

— Я нахожусь в часовне сознания, — сказала она.

Дасти понятия не имел, что она имела в виду, говоря эти слова, но у него не было ни времени, ни присутствия духа для того, чтобы глубже разбираться сейчас в этом. Он оказался перед необходимостью пойти на риск, не зная ничего, кроме этого термина — «часовня сознания».

— Когда я подниму руку перед твоим лицом и щелкну пальцами, ты погрузишься в глубокий и мирный сон. Когда я щелкну второй раз, ты пробудишься от этого сна, а также возвратишься из часовни сознания, в которой сейчас находишься. Ты будешь снова все полностью сознавать… и твой приступ паники закончится. Ты понимаешь?

— Я понимаю?

Его лоб покрылся обильным потом, и он вытер лоб одной рукой.

— Скажи мне, ты меня на самом деле понимаешь?

— Я понимаю.

Он поднял правую руку, сложил большой и средний пальцы, напряг их, но вновь заколебался, охваченный сомнением.

— Повтори мои инструкции.

Марти слово в слово повторила его слова.

Сомнение продолжало сдерживать его, но он не мог сидеть здесь всю ночь. Его пальцы были готовы щелкнуть, и сам он не просто надеялся на удачу. Он копался в глубоких подвалах своей памяти, извлекая все, что он узнал о методах управления, наблюдая за Скитом и проанализировав все разбросанные тут и там не слишком заметные ключи. Он не мог найти никакой ошибки в своем плане — не считая того, что он основывался не на знании, а на невежестве. В том случае, если он ошибается, то ввергнет Марти навсегда в кому. Он прошептал три слова: «Я люблю тебя», с которыми она могла навсегда уйти во тьму, и громко щелкнул пальцами.

Марти резко откинулась на спинку сиденья и немедленно заснула. Ее затылок упал на подголовник, а потом голова наклонилась вперед, подбородок уперся в грудь, черные, как вороново крыло, волосы свесились, закрыв лицо женщины от Дасти.

Его легкие, казалось, сложились, как смятый мешок; ему пришлось сделать усилие, чтобы набрать в грудь воздуха, а потом, вместе с выдохом, он снова щелкнул пальцами.

Марти выпрямилась на месте. Она уже не спала, в ее взгляде больше не было отрешенности, зато появилась тревога; она удивленно осмотрелась:

— Что за чертовщина?

Только что она задыхалась в слепой панике, пыталась непослушными руками открыть дверь и выбраться из «Сатурна» — и вот, мгновение спустя, она уже спокойна, а дверца автомобиля закрыта. Карнавал смерти, разбивший свои шатры в ее голове, со всеми своими изувеченными священниками и разлагающимися трупами, резко улетучился, словно унесенный вечерним ветром.

Марти посмотрела на мужа, и он увидел, что она поняла.

— Ты…