Ложная слепота

— Может быть. Не знаю. — Лингвист потерла лоб. — Но пока мы не продвинулись ни на шаг. Мы проигрывали им обратно их же пигментные узоры, с вариациями. Звуков они вроде бы не издают. Роберт синтезировал шумы, которые болтуны могли бы издавать при помощи клоак, если бы захотели, но это ничего не дало. Просто мелодичный выпуск газов.

— Значит, мы держимся модели «лейкоцитов со щупальцами».

— В основном. Но, знаешь… они не вошли в петлю. Инстинктивное поведение животных повторяется. Даже самые умные прохаживаются по клетке или шерсть вылизывают. Стереотипное поведение. Но эти двое очень внимательно осмотрели свои вольеры и просто… вырубились.

В записи они до сих пор именно этим и занимались — скользили по стенкам, наматывая неспешные витки, не упуская ни единого квадратного сантиметра.

— С того времени они себя как-то проявили? — спросил я.

Она снова пожала плечами.

— Не особенно. Если трогать — шевелятся. Размахивают щупальцами туда-сюда — этим они заняты постоянно, но информации, сколько мы можем судить, не передают. Из поля зрения не выпадали, ничего такого. На некоторое время мы просветлили стенку между вольерами, чтобы они видели друг друга, даже сделали ее звукопроницаемой и объединили воздуховоды — Роберт полагал, что они могут общаться с помощью феромонов, — но без результата. Они даже друг на друга не реагируют.

— Вы их не пытались, ну… мотивировать?

— Сири — чем?! Общество друг друга им, кажется, безразлично. Мы нe можем подкупить их едой, если не выясним, чем они питаются, а мы не знаем. Роберт утверждает, что в ближайшее время голодная смерть им не грозит. Может, когда проголодаются, станут сговорчивее.

Я отключил архивную запись и вернулся в реальное время.

— Может, они питаются… не знаю, радиацией. Или магнитным полем. Вольер может генерировать магнитные поля, да?

— Уже пробовали. — Она перевела дыхание, расправила плечи. — Но, думаю, нужно время. У Каннингема была всего пара дней, а я сама только вчера из склепа вылезла. Будем пытаться.

— Как насчет негативного подкрепления? — вслух подумал я.

Она сморгнула.

— Ты хочешь сказать — пытки.

— Не обязательно так грубо. И если они все равно лишены разума…

Сьюзен сгинула в мгновение ока.

— Да ну, Китон, ты только что высказал предложение. Плюнул на свое хваленое невмешательство?

— Привет, Саша. Нет, ни в коем случае. Просто… составляю список опробованных мер.

— Хорошо. — Голос ее звучал едко. — Не хотелось бы думать, что ты теряешь хватку. У нас сейчас по графику простой, так что можешь пока пойти поболтать с Каннингемом. Валяй. И не забудь высказать ему свою теорию про радиоядных инопланетян. Ему полезно хотя бы иногда посмеяться.

* * *

Каннингем стоял на своем посту в биомедотсеке, хотя до свободного кресла ему было два шага. Неизменный окурок болтался в левой руке, прогорев дотла. Правая играла сама с собой, пальцы по очереди простукивали подушечку большого, от мизинца к указательному, от указательного к мизинцу. Перед ним кишели данными окна; биолог их не видел.

Я подошел к нему сзади. Наблюдал за его гранями в движении. Слышал, как рождаются в горле текучие слоги:

— Исборэйх вэ-иштабах вэ-испоар вэ-исроймам[65]…

Не обычная его литания. Даже не на привычном языке; иврит, подсказал мне КонСенсус.

Звучало почти как молитва…

Каннигем, должно быть, услышал. Графы его окостенели, упростились, став почти нечитаемыми. В последние Дни раскодировка экипажа все больше усложнялась, но Даже после этих топологических катаракт биолога — как обычно — читать было сложнее, чем прочих.

— Китон, — проговорил он, не оборачиваясь.

— Ты же не еврей, — заметил я.

— Оно был. — Шпиндель, не сразу осознал я. Каннингем путался в гендерных местоимениях.

Но Исаак был атеистом. Как и все мы. По крайней мере, при отлёте.

— Не знал, что вы были знакомы, — проговорил я. Таких вещей старались не допускать. Каннингем, не глядя на меня, опустился в кресло.

Перед его глазами — и моими — раскрылось новое окошко с пометкой «электрофорез». Я попытался снова:

— Извини. Я не хотел вме…

— Чем могу помочь, Сири?

— Я надеялся, ты сможешь в темпе просветить меня относительно результатов.

В потоке данных прокручивалась периодическая таблица инопланетных элементов. Каннингем убрал ее в лог и приступил к следующему образцу.

— У меня все зафиксировано. Все в КонСенсусе.

Я попробовал нажать на его «эго».

— Но мне бы очень помогло твое резюме. То, что именно тебе кажется важным, может оказаться не менее значительным, чем сами данные.

Несколько секунд он рассматривал меня. Пробормотал что-то, многословное и неуместное, спустя минуту выдал более осмысленную тираду:

— Важно то, чего не хватает. У меня на руках живые образцы, а я все еще не могу отыскать у них гены. Синтез белков почти прионный[66] — реконформационный путь вместо обычной транскрипции, — но я не могу разобраться, как укладываются в стену уже готовые кирпичи.

— На энергетическом фронте есть подвижки? — спросил я.

— Энергетическом?

— Аэробный метаболизм на анаэробном бюджете, помнишь? Ты сказал, что в них слишком много АТФ.