Ложная слепота

В тот момент я недолго раздумывал над этим. Шпиндель погиб, а убийца его оставался с нами — парил под носом у «Тезея» титанической, разбухшей головоломкой, готовой в любую секунду раздавить нас. Так что я изрядно отвлекся.

Но теперь — когда уже слишком поздно что-то делать — я, кажется, понял ответ.

Возможно, мои приемы не срабатывали и с Исааком. Возможно, он подмечал мои махинации с той же легкостью, что и Каннингем. Но ему было все равно. Возможно, я смог прочитать его, потому что он мне позволил. А это значило — не могу подобрать другого объяснения — только одно: несмотря ни на что, я пришелся ему по душе.

Пожалуй, это делало его моим другом.

… Если 6 смог я пробудить

словами чувство

Ян Андерсон «Повод ждать»[74]

Ночная вахта. Не шелохнется никакая тварь.

Не на борту «Тезея», по крайней мере. Пряталась в палатке Банда. Таился в невесомой тиши глубин хищник-мигрант. Бейтс сидела в рубке — она туда фактически переселилась, угнездившись среди тактических диаграмм и угловых полей, и бдела неусыпно. Ей некуда было обернуться, чтобы не узреть один из аспектов плывущей впереди по штирборту энигмы. Она делала, что могла и сколько могла.

Вертушка кружилась неслышно; из почтения к циркадному ритму, который сто лет тюнинга и ретринженерии не смогли выполоть из наших генов, Капитан пригасил фонари. Я сидел на камбузе один, прикрыв глаза, выглядывая из сердцевины системы, контуры которой размывались в последнее время все сильнее и сильнее, — пытался составить очередное… как там Исаак выразился?… письмо в вечность. На другой стороне барабана, вися в положении вниз головой, работал Каннингем.

Только биолог на самом деле не действовал. Он даже не шевелился, и уже самое малое четыре минуты.

Я предположил, что он читает кадиш по Шпинделю — КонСенсус подсказывал, что молиться надо дважды в день на протяжении года, если мы столько проживем, — но теперь, выглянув из-за спинного хребта в центре вертушки, я мог читать его грани столь же ясно, как если бы сидел с ним рядом. Биолог не заскучал, не отвлекся, не задумался даже.

Роберт Каннингем оцепенел.

Я встал, прошелся по вертушке. Потолок переходил в стену; стена — в пол. Я стоял настолько близко, что слышал нескончаемый бормочущий шепоток, единственный невнятный слог, повторявшийся снова и снова; настолько близко, что мог разобрать, что он лепечет…

— …чертчертчерт…

…И все же Каннингем не шевельнулся, хотя я не сделал даже попытки скрыть свое появление.

В конце концов, когда я заглянул ему через плечо, он замолк.

— Ты слепой, — изрек он, не оборачиваясь, — знаешь?

— Нет.

— Ты. Я. Все. — Биолог сплел пальцы и стиснул, словно в молитве, так сильно, что побелели костяшки. Только теперь я заметил: сигарета исчезла.

— Все равно зрение — по большей части ложь, — продолжил биолог. — Мы на самом деле не видим ничего, кроме как в апертуре шириной пару градусов с максимальным разрешением. Все остальное — периферическое зрение, клякса, просто… движение и свет. Движение фокусирует взгляд. Твои глазные яблоки постоянно подергиваются, ты знаешь, Китон? Саккады, так это называется. Картинка смазывается, движение слишком быстрое, мозг не успевает интегрировать данные, поэтому глаз просто… выключается в паузах. Он улавливает только изолированные стоп-кадры, но мозг вырезает пропуски и заполняет… иллюзией связности.

Он повернулся ко мне.

— И ты знаешь, что самое потрясающее? Если предмет движется только в этих промежутках, мозг его просто… игнорирует. Он невидим.

Я заглянул к нему в рабочее пространство. По одну сторону мерцало как обычно спаренное окно — изображение болтунов в клетках в реальном времени, но центр сцены занимала гистология, в десять тысяч раз крупнее, чем в жизни. В главном окне сняла Парадоксальная нейронная сеть Растрепы и Колобка, отчищенная, размеченная, накрытая функциональными схемами в десять слоев. Плотная, откомментированная чаща чужепланетных дерев и терний. Немного похожая на сам «Popшах».

Я ничего в ней не понимал.

— Ты меня слушаешь, Китон? Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Ты разобрался, почему я не мог… хочешь сказать, эти твари могут каким-то образом определить, когда наши глаза не работают, и…

Я не закончил. Это казалось невозможным. Каннингем покачал головой. С губ его сорвалось нечто пугающе похожее на смешок.

— Я хочу сказать, эти твари с другого конца коридора видят, как функционируют твои нейроны, разрабатывают на этой основе стратегию маскировки и посылают команды двигательной системе, действуя на ее основе, затем посылают другие команды, чтобы замереть прежде, чем твои глаза сработают вновь, — и все это за время, которое уходит, пока нервный импульс пробегает половину пути между плечом и локтем. Эти твари быстрые, Китон. Они гораздо резвее, чем мы можем предположить, даже судя по их ускоренному тюремному телеграфу. Они, блин, сверхпроводники какие-то.

Я лишь сознательным усилием удержался от того, чтобы нахмуриться.

— Такое вообще возможно?