Я задумчиво наблюдаю за тем, как бутылка катится по полу, чуть подпрыгивая на неровностях затёртого паркета и жалобно звякая, на какое-то время выключаю звуки оживлённого эмоционального спора, продолжающегося рядом со мной, и перебираю все полученные только что факты. Кручу каждый так и сяк, тщательно ощупываю и разглядываю, чуть ли не бормоча себе под нос, прежде чем перейти к следующему, словно перебираю воображаемые чётки.
Алкоголь делает своё дело, только не расслабляет, а затуманивает сознание, мешая сосредоточиться и утягивая в сон, от которого я и вовсе собиралась отказаться, не желая больше встречать по ночам ни собственную сестру, ни человека, окончательно разделившего нас с ней.
Под издевательски-ярким светом люстры слишком заметны становятся наши истинные лица: полные изъянов, отталкивающе-уродливые, вызывающие брезгливость. Диана продолжает спор срывающимся на истерику голосом с явно фальшивыми слезами на глазах, а я беспринципно и жестоко выдёргиваю нужные мне ниточки из общего полотна её воспоминаний, сотканных сплошь из обид, ревности и ненависти. Лишь Рома остаётся всё тем же нормальным, добрым и скромным пареньком, случайно оказавшимся между двумя по-разному обозлёнными, но при этом одинаково бездушными мразями.
Я выскальзываю в коридор почти незаметно и бесшумно, пользуясь тем, что её голос сильно повышается в тональности после первого же упоминания имени жены Глеба, и уже привычный мат вдруг сменяется на вполне съедобные слова, только тщательно пропитанные ядом.
Прислушиваясь к тому, продолжается ли разговор в гостиной, уверенно прохожу мимо двери в туалет и замираю в прихожей прямо напротив низенькой скамейки, на которой небрежно брошена сумка Дианы. На мою удачу она оказывается уже расстёгнутой, а паспорт в тяжёлой неоново-розовой брендовой обложке как и у всех лежит во внутреннем кармашке.
На лбу выступают капельки пота от страха и напряжения, и спустя десяток лет меня вновь настигает чуть насмешливый вопрос: «А ты никогда бы не стала брать чужое?»
Время показало, Кирилл, что для достижения своих целей я способна вообще на всё, что угодно.
Я просто открываю первую страницу и убеждаюсь, что Гонзарь Диана Альбертовна праздновала своё шестнадцатилетие именно четыре года назад, спустя два дня после вечера, закончившегося для меня на МКАДе.
Не нахожу в себе сил вернуться. Просто запираюсь в спальне, сразу выключаю свет и наощупь пробираюсь к кровати, безошибочно находя путь сквозь кромешную тьму и стараясь пока что не думать о том, что всё это время на самом деле знала, куда нужно идти.
Кутаюсь в одеяло, чтобы справиться с морозом, быстро захватившим моё тело после недавней головокружительной духоты, а перед глазами до сих пор плывёт под летним зноем изъеденный временем асфальт на дороге, ведущей к реке, и кожу жжёт под стремительно алеющими царапинами, оставленными зарослями постепенно распускающихся луговых цветов.
Перед тем, как провалиться в сон, я отчётливо слышу льющийся чистейшим горным ручейком смех Ксюши, и испуганно сжимаюсь, притягиваю колени к груди и обхватываю подушку руками, готовясь окунуться в ледяную прозрачную воду приготовленных для меня кошмаров.
И впервые за очень долгое время безмятежно сплю вплоть до звонка будильника.
Я опаздываю на работу на каких-то несколько минут, которые даже не замечает никто из руководителей нашего отдела, с самого утра уже толкущихся на офисной кухне. Вика же опаздывает сразу на полчаса, но тоже успешно минует недовольство нашего куратора, занятого ожиданием Лирицкого с очередной серой папкой документов, требующих срочной подписи.
— Пойдём на кухню, — сходу выпаливает Вика, и я почему-то не спешу отнекиваться или ссылаться на необходимость работать, несмотря на то, что единственное сделанное мной за эту неделю — только верно проставленные числа в ежедневном табеле.
Кофейные крупинки кружатся в казённой белоснежной кружке, лениво подкрашивая воду в слабый коричневатый оттенок, и я задумчиво гоняю их ложкой из стороны в сторону, ожидая, когда на кухне останемся только мы с Никеевой. Она смотрит на меня подозрительно, и причина находится очень быстро — я улыбаюсь.
— Налила холодную воду вместо кипятка, — зачем-то поясняю ей, хотя помню, что нормальным людям вовсе не нужно искать оправданий или объяснений для своего желания улыбнуться. Впрочем, у меня всегда из рук вон плохо получалось изображать из себя нормальную.
— Я поругалась с Ильей. Сильно. До сих пор колотит, — в доказательство она вытягивает вперёд ладонь с чуть подрагивающими пальцами, потом встряхивает ей и тут же хватается за кружку, недовольно морщась от собственной чрезмерно эмоциональной реакции. — Самое странное, что я даже обьяснить не могу, как так вышло. Он пошутил по дороге, я зацепилась за эту шутку и понеслось. И как назло именно в последний день перед майскими праздниками.