Ложные надежды

Не толчки, а плавное скольжение внутри, всё нарастающее трение, отзывающееся сладкой негой где-то в теле, потерявшем чёткие формы и очертания, разлившемся под ним, слившемся с холодными каплями дождя и горячими каплями пота на его коже.

Вперёд-назад, вперёд-назад.

Я запрокидываю голову и подставляю шею под поцелуи, под невесомые и тёплые прикосновения языка, а сама улыбаюсь ненормально широко и искренне. И позволяю себя укачивать, убаюкивать, удовлетворять этими чудесными поступательными движениями, ощущением спутавшихся прядей под своими пальцами, обманчивым чувством переигранного прошлого, вернувшегося вспять времени.

Мне кажется, что мир вокруг исчез, захлопнулся как прочитанная до конца книга, свернулся клубочком до размера одной машины, сжался до узкой ленточки сидения, прилипающего к обнажённой коже. Тут, под небрежно накинутым поверх нас пледом, с затёкшим от крайне тесного для двоих пространства телом, до сих пор подрагивая после истерики, после дождя, после оргазма, я чувствую себя настолько живой.

И настолько же счастливой.

А следом приходит опустошение. Непривычный, ранее незнакомый тоскливый страх того, что это — абсолютный пик, вершина всех возможных эмоций, предел счастья, растекающегося в груди хрупкой тёплой нежностью. И дальше, как и всегда прежде, будет становиться только хуже, и хуже, и хуже…

Дождь так и не заканчивается, но яростная дробь огромных капель сменяется на размеренное, почти деликатное постукивание как раз к тому моменту, как дыхание прижимающегося ко мне Кирилла становится ровным, спокойным, глубоким, а вылетающий из его рта тёплый воздух слегка раздувает прилипшие к моему лбу тонкие пряди волос.

— Лучше вернуться, пока дорогу не размыло, — у меня хватает сил только согласно кивнуть, хотя сам факт того, как быстро он возвращает себе трезвость мысли, вызывает зависть и недоумение. Я-то привыкла излишне самоуверенно считать именно себя излишне рассудительной, просчитывающей наперёд каждое слово и действие, не поддающейся никаким эмоциям.

Посмотри, что с тобой стало, Маша. Ты увязла в топи собственных чувств так глубоко, что можешь лишь беспомощно смотреть на него преданно-обожающим взглядом.

Он еле натягивает на себя мокрую одежду, морщится и кривится, каждым слишком резким и поспешным движением то задевает руками сидения, то стукается головой о крышу, чертыхается, и только закатывает глаза, когда замечает, что я наблюдаю за ним из-под полуопущенных ресниц и улыбаюсь.

Его время ухмыляться наступает сразу следом, когда мне приходится извиваться змеёй и нелепо елозить по сидению, чтобы натянуть на себя трусы и при этом не испачкать всё вокруг его спермой, начинающей вытекать из меня при первом же излишне торопливом движении бёдрами. И когда он достаёт из бардачка пачку салфеток и молча протягивает мне, только закатываю глаза.

— Пока будем ехать, остальная одежда успеет подсохнуть, — поясняет он, укутывая меня в плед в одной лишь блузке и трусах, и подталкивает перелезть на переднее сидение.

Печка действительно жарит так сильно, что тяжело становится дышать, и тут не то, что одежда, — я сама скоро высохну так сильно, что кожа потрескается и начнёт осыпаться.

От духоты кружится голова и сильно клонит в сон, и я снова подтягиваю ноги к себе, прислоняю голову к слегка запотевшему окну, щекой смазывая капельки контрастно-прохладного конденсата, и всё равно стараюсь не закрывать глаза и смотреть на него, сосредоточенного то ли на дороге, то ли в собственных мыслях.

— Спасибо, — произносить это именно для него оказывается так же странно и почти больно, как первые два раза, и губы продолжает пощипывать ещё какое-то время, словно пересоленные слёзы только сейчас добираются до них и заполняют все мелкие трещинки. Может быть, отойдя от своего эйфорически-сонливого состояния, я ещё пожалею о высказанной перед ним слабости.

А может быть нет.

Между нами уже столько, что перекрыть выставленный друг другу счёт не хватит и всей жизни. Ему — купить, мне — отработать.

— Что ты хотела забыть, Маша? — вопрос нагоняет меня в полудрёме, решительно хватает за плечи и встряхивает, вмиг срывает с тела мягкую защитную оболочку, в которой так хотелось спрятаться от всех кошмаров прошлого.

Кто тебя за язык тянул, дура?

Плед вдруг становится неприятно колючим, царапает кожу, пока я старательно заворачиваюсь в него ещё сильнее, спасаясь от пробежавшегося по спине и рукам холодка. Бросаю быстрый взгляд на панель с климат-контролем, чтобы к собственной досаде убедиться, что там-то ничего не поменялось.

Мне не стыдно рассказывать о том, что произошло. Нет, не стыдно, но… После того, как я озвучу нелицеприятную правду, как же смогу уверенно делать вид, что не нуждалась в нём всё это время? Как буду прикидываться, что могу контролировать хоть что-то в своей жизни, если на самом деле всегда поддавалась обстоятельствам, прогибалась, охотно вставала на колени перед судьбой и даже не пыталась сопротивляться, бороться за своё счастье?

Ничтожная. Жалкая. Слабая.