Ложные надежды

В этот раз не нужно собирать себя по кусочкам. Складывать, сшивать как попало грубыми грязными нитками, создавая нового уродливого Франкенштейна, неполноценного и не способного выжить без толкающей вперёд одержимости. Не нужно восставать из пепла сожжённых за собой мостов и пытаться расправить переломанные, куцые крылья, неприспособленные к полёту.

В этот раз у меня уже есть новая-старая жизнь. С ненавистью, для которой ещё найдутся причины. С надеждой, которая может оказаться ложной. С необходимостью снова быть сильной.

Ты выдержишь это, Маша. Ты выдержишь всё, что угодно, или просто сдохнешь — и любой из этих вариантов не так уж плох.

Я прикусываю свои губы, унимая их раздражительную дрожь. Беру себя в руки, останавливая их судорожные, панические метания по его широкой спине. Выбрасываю нахрен этот жалобный тон, жалобный взгляд, жалобный вид. Делаю всё возможное, чтобы исполнить его просьбу и не дать никому себя уничтожить.

Никому. Ни себе, ни ему, никому другому.

— Пора заканчивать эту комедию, Кирилл, — протягиваю едко, расплываясь в гадкой ехидной ухмылке, и указываю взглядом на наши обнажённые тела, на упирающийся мне в живот торчащий колом член. — Или миленьких разговоров недостаточно, и перед тем, как поебаться, ещё подержимся за ручки?

* * *

Зябко. Растираю плечи ладонями, но это ничуть не помогает: только плотный и жестковатый на ощупь хлопок рубашки неприятно елозит по стёртым с утра лопаткам, и кожу жжёт, покалывает, словно под ней опять шероховатые плитки душевой.

Резкий толчок. Движение тела вверх, спиной по мельчайшим неровностям стены, по ощущениям всё больше напоминающей наждачную бумагу. Сбивчивое, яростное, шипяще-рычащее «ещё», подгоняющее и без того быстрое и хаотичное трение у меня внутри.

Приходится отгонять от себя не самые уместные воспоминания и приободряюще улыбаться, замечая на себе настороженный, цепкий взгляд Вики. А потом чертыхаться, раздосадовано сжимать заледеневшие пальцы в кулак, потому что приободряющая улыбка на моём лице смотрится так же пугающе и шокирующе, как расплывающееся поверх одежды огромное кровавое пятно.

Воздух сырой, насквозь пропитавшийся пролитыми за ночь слезами. Вышел вместе со мной из ванной на подгибающихся, дрожащих от слабости и удовольствия ногах, добрался до осточертевшего офиса, забрался в стандартное чёрное кресло и продолжает трогать, трогать, трогать меня. Бесцеремонно, жадно. Пролезает в рот и шарит по языку, ошпаренному от рассеянности о кипящий кофе.

Всё, на что ты способна, Ма-шень-ка, — лишь провоцировать его. Делать вид, будто способна выжить, и не задохнёшься в этой стремительно меняющейся атмосфере.

При нём выходило держаться хладнокровно и самоуверенно. Ухмыляться стервозно, взглядом повторять молитвенное «я с этим справлюсь, я сильная, я справлюсь». А без него — не выходит. Перед другими я подавлена и растеряна. Хмурюсь, борюсь с ознобом и нарастающей от постоянной нервозности тошнотой. Одёргиваю рукава рубашки, натягивая их почти по костяшек на ладони, поправляю и без того плотно застёгнутый воротничок, под которым прячется на шее маленькое пятно случайно оставленного засоса.

Он делает меня слабой. Он делает меня сильной. И как разобраться в этих бесконечных противоречиях?

— Переживаешь из-за работы? — спрашивает Вика, как только Юля уходит на кухню и на отшибе всех рабочих столов мы остаёмся с ней только вдвоём. — Я же вижу, Машка, ты сама не своя с того самого момента, как я рассказала тебе о планах на увольнение.

— Ты же знаешь, летом мало вакансий. Конечно, это вызывает некоторую нервозность, — стараюсь не смотреть на неё лишний раз и утыкаюсь в экран, сортируя входящую почту на корпоративном почтовом ящике. Бесполезное и бессмысленное занятие, с учётом того, что до нашего последнего рабочего дня остаётся всего четыре дня.

И шестнадцать часов до того момента, как Рома с Глебом будут пытаться достать необходимые нам видеозаписи и вычислить личность мужчины, связанного с Ксюшей. С помощью Славы, который специально задержится допоздна на работе: с одной стороны, чтобы успеть вовремя замести следы и предупредить их, если система выдаст тревогу, а с другой — чтобы иметь хоть какое-то алиби на случай будущего выяснения обстоятельств взлома хранилища.

У нас останется всего три дня. Три дня, чтобы принять решение, переиграть старые планы, разработать новые и понять, чем нам всем грозит вскрывшаяся правда или дальнейшее неведение.

Три дня, чтобы определить мою судьбу.

— Слушай… — Вика мнётся, смотрит по сторонам и склоняется ближе ко мне, легонько касается пальцами локтя, понижая голос почти до шёпота: — Илья предлагает съездить отдохнуть. Он бронировал для нас с ним путёвку на море, но пока в компании всё непросто, ему лучше оставаться здесь, а уже оплаченные деньги никто не вернёт… Может, поехали вместе? Отдохнём, развеемся?

Вздыхаю и задумываюсь. Кажется, что ищу подходящие слова, чтобы отказаться, и это к лучшему — ведь на самом деле мне нужно придумать способ согласиться, но при этом не вызвать у Вики ещё больше подозрений.