— И каждый, кого ты упомянул в этой истории, может воровать деньги. Только цели будут различаться, — я потираю пальцами виски и выстраиваю мысленную схему сложных родственных связей и запутанных взаимоотношений между несколькими семьями, тесно связанными друг с другом. И опять что-то не сходится, вот только что именно — не понимаю. — А как же семья и родственники того компаньона, которого кинул твой дед?
— Сын, жена и брат давно умерли, единственная племянница эмигрировала в Австралию и работает там ветеринаром, её дети ещё учатся в школе. Никаких ниточек, которые могли бы связывать её с любым сотрудником наших компаний, Глеб не нашёл. Как и ранее не учтённых тайных детей или дальних, но очень преданных родственников. Так что этот вариант уже отпал.
— А самому Глебу ты настолько доверяешь? — кружка в руках Кирилла останавливается прямо на половине пути ко рту, а взгляд его цепляется за меня и беспардонно пытается расковырять дыру достаточных размеров, чтобы можно было заглянуть прямиком в душу.
Или посмотреть, осталось ли от неё хоть что-то.
— Он бы наверняка обиделся, услышь твой вопрос, — со смешком замечает он и улыбается. Не ухмыляется злорадно и надломленно, не кривит губы в какой-то почти болезненной гримасе, а по-настоящему и искренне улыбается. Когда-то он уже делал так же, но то время давно размылось в моих воспоминаниях неуклюже оставленной водянистой кляксой и казалось чем-то выдуманным и иллюзорным.
И меня так злит, что я словно испытываю эту блядскую, никому не нужную и позорную радость за него.
— Думаю, не обиделся бы. Спроси у него самого, — пожимаю плечами и отвожу взгляд, разглядывая жалкие останки сигареты в пепельнице. — И всё же…
— В нём я не сомневаюсь.
— Хорошо, — киваю головой и судорожно придумываю ещё вопросы, лишь бы не оставаться сейчас в тишине. — Деньги пропадают только из той компании, где я работаю?
— Я ещё не знаю. В бухгалтерию основной компании Байрамова мы не смогли найти лазейку, а данные из своей компании я буду доставать таким же образом, как и ты — украду из общей базы данных через разработанную Ромой программу. Заодно проверю, как она работает.
— У тебя нет доступа к счетам собственной компании?
— Во-первых, компания не моя, а моего отца. Во-вторых, у меня есть только финальные таблицы прихода и расхода, а все несостыковки видны уже при детализации движения финансовых потоков. В-третьих, я не достаточно компетентен, чтобы с уверенностью утверждать, что смог бы заметить расхождения, даже имея всю необходимую информацию.
Он снова опускается на табурет, отодвигает от себя кружку и смотрит на меня. Ждёт, когда же я догадаюсь, что именно он имеет в виду.
А я жду, когда с глаз спадёт пелена ярости, потому что очередной обман Зайцева я поняла ещё на середине второго пункта.
— Ты имеешь в виду, что все полученные данные буду просматривать и анализировать я?
— Да.
— Нет, — уверенно отвечаю ему, а взгляд так и бегает от пепельницы к кружке. Хочется подскочить и немедленно вымыть их, замочить в огромной пенной шапке из моющего средства с противно-химическим ароматом лимона и долго-долго тереть губкой, пока кожа на пальцах не побелеет и не сморщится. Если бы все следы его присутствия в моей жизни можно было так же легко вытряхнуть и отмыть. — Мы так не договаривались.
— А как мы договаривались? — нагло интересуется Кирилл, удивлённо приподнимая брови, и, облокотившись локтями о стол, складывает пальцы домиком на уровне своей груди.
— Разговор шёл о том, что я запускаю программу, которая украдёт нужные данные из общей базы. Другое мы не обсуждали.
— Я ведь спрашивал, Маша, есть ли у тебя вопросы. И ты не спросила, нужно ли тебе будет сделать что-то ещё. Правильный ответ: да, нужно. Вот так просто, — он разводит руками, как фокусник после исполнения дешёвого трюка и смотрит. Снова смотрит, чёрт бы его побрал, с такой иронией, сожалением и ненавистным мне превосходством, с каким смотрел даже сидя на раскладушке в моей квартире и с моим учебником в руках. — Если ты хочешь не только давать, но и получать правильные ответы, тебе надо научиться задавать правильные вопросы. Увы, чтобы усвоить это, для начала придётся посадить свой гонор на цепь и надеть на него намордник.
Внутри меня кипит настоящая лава, в которой хочется утопить его, растворить до маленькой горстки серого пепла, вроде уже лежащей в пепельнице. И я изображаю улыбку, недостоверную и натянутую, закусываю губу, раз за разом повторяя, как же сильно его ненавижу, а вслух произношу совсем другие слова.
— Ладно.
— Вот так просто согласишься с этим?