Ложные надежды

— Со всеми вопросами я сама разберусь, — замолкаю и раздумываю, стоит ли заранее его смущать, но вспоминая импозантную манеру общения Вики понимаю, что да. Лучше пусть заранее понимает, в какой именно роли ему придётся выступать. — Слушай, Ром, для неё наши отношения строятся в первую очередь на сексе. Ничего особенного она от тебя ждать не будет, ей скорее всего просто интересно, что из себя представляет парень, с которым можно столько времени не вылезать из постели.

Он краснеет, но при этом покорно кивает головой и утыкается носом в ноутбук. И я уже собираюсь расслабленно выдохнуть, когда с его стороны снова доносится тихой и сдавленное:

— Ну, а нам надо будет типа… целоваться?

— Я не целуюсь, — отвечаю на автомате, хотя в данном случае подошло бы и обычное «нет», не вызвавшее лишних вопросов.

— Как Джулия Робертс из «Красотки»? — улыбается он, пальцами почёсывая затылок с отросшими волосами. Надо признать, лёгкая лохматость ему к лицу: придаёт образу мечтательность и невинность, отлично отражающие его характер.

— Она была шлюхой, — замечаю укоризненно и ловлю испуг в его резко округлившихся глазах.

— Я не это…

— Забудь. Я просто не целуюсь. Мне не нравится, — желание свернуть тему настолько велико, что я невольно начинаю раздражаться, слишком резко и громко вдавливаю клавиши на клавиатуре, словно это они виноваты и в моих психологических проблемах, и в вырвавшемся откровении, которое следовало оставить при себе. — И предугадывая все дальнейшие стандартные вопросы: да, я пробовала, да, точно в этом уверена и нет, я не лесбиянка.

Просто каждый блядский раз, когда чужие губы касаются моих, меня начинает трясти в приступе паники, справиться с которой почти нереально. Страх разливается во рту концентрированной кислотой, выжигает язык, разъедает глотку и приносит боль, дикую и невыносимую боль, от которой хочется схватиться за горло и выть в голос. Мне не просто неприятно, а физически невыносимо чувствовать прикосновение к себе чужака, и от мерзкого инородного привкуса во рту, каким бы он не оказался, начинаются рвотные позывы, а от настойчивых или трепетных, нежных или страстных, аккуратных или грубых движений губ охото содрать с себя кожу.

Я целуюсь только в своих снах, никогда не похожих на реальность. Там, где следом за ледяной тревогой, липким страхом и скользким ощущением боли обязательно приходит спасительное тепло, способное согреть даже сердце Снежной Королевы. Только под гнётом навалившегося сверху тела у меня получается полностью отпустить себя, сбросить мохнатые лапищи паники, чтобы ощутить вместо них чувственные и властные прикосновения, слизать с кончика языка коньячный вкус желания и укутаться в насыщенно-горячий запах.

Во сне я могу позволить себе избавиться от своих внутренних монстров, чтобы полностью отдаться лишь одному настоящему.

Кажется, чьё-то присутствие я замечаю на уровне инстинктов. Чувствую взгляд, заточенным остриём полоснувший по спине, и тут же оборачиваюсь.

Кирилл проходит на кухню и садится на своё место. Молча. На лице его — ни единой эмоции, и лишь на одно мгновение мне кажется, будто он дёргается, как от сильной пощёчины. Для него это вполне нормально: уже тогда, десять лет назад, он постоянно уходил в себя и отстранялся от внешнего мира, а теперь научился мастерски скрывать гложущую изнутри безысходность за показным хладнокровием.

Только мне не нужно ни его яростного взгляда, ни едких слов. Я и так уверена в том, что он всё слышал. Знаю это, чувствую на расстоянии, ощущаю тонкими иглами разочарования, вонзающегося под кожу.

Иногда я жалею, что не курю. Не могу вдохнуть полные лёгкие медленно действующего яда и забыться хоть на один короткий миг. Не могу прямо сейчас сделать глоток крепкого алкоголя и закрыть глаза, сосредоточившись только на ощущении пожара, стремительно распространяющегося по давно уже увядшему и иссохшему изнутри телу. Не могу пустить по крови искусственно синтезированную эйфорию, которая заставит подняться, кружиться, танцевать на обломках собственных ложных надежд и наконец-то кричать от счастья, а не от боли.

Я ошибаюсь раз за разом. Путаюсь, сбиваюсь, просчитываюсь. Трачу энергию впустую, скатываюсь к нулевой энтропии и топчусь где-то в самом начале системы собственных координат. Раздражённо перечёркиваю пару строчек, даже не удостоверившись, успела ли их проверить, и ухожу спать под напряжённым взглядом трёх пар глаз.

Меня швыряют, дёргают, терзают особенно беспощадно. Вскрывают и потрошат на живую, бьют ледяной и влажной плетью по лицу, выкручивают руки и ноги, чтобы не дать возможности ползти по потрескавшийся рыжей земле, оставляя за собой кровавый след. Капли крови скатываются со лба и утопают в разметавшихся волосах, струятся по шее, текут по животу и падают, падают, падают. И прорастают солнечно-жёлтыми цветками лапчатки, сиреневыми головками клевера, нежными белыми лепестками ромашки и светло-розовыми мальвы, хилыми зубьями васильков и воронками вьюнка. Набухают, стремятся ввысь, раскрываются прямо из меня, превращая тело в огромное цветущее поле.