— Нет, он не красивый, — ещё раз упрямо повторила я, теперь уже уверенно и даже как-то настойчиво. — Просто тебе нравится образ загадочного грустного принца, которого злые родственники изгнали из собственного королевства и заколдовали. Нравится думать, что именно ты сможешь помочь и исцелить его раненную душу своей любовью, как в сказке.
По голым плечам пробежали непрошеные мурашки, которые так хотелось бы списать на прохладный, освежающий ветерок, что дул с реки с наступлением вечера, приятно остужая разгорячённую дневной жарой кожу.
Но на самом деле меня обдало ледяной волной осознания: это жалость. Вот отчего так ноет сердце, отозвавшееся навстречу ещё одной потерянной душе. Вот почему мы с ним, две сироты, словно понимали друг друга с полуслова, полувзгляда, полувдоха.
— Маш, и откуда в тебе это всё только берётся, а? — в голосе её смешались в равной пропорции грусть и восторг, и от этого терпкого, ранее незнакомого напитка сильно жгло горло. Вслед за Ксюшей я смотрела за тем, как Зайцев откидывал с лица длинные пряди волос, как футболка на нём надувалась пузырём под порывами ветра, и испуганно вздрогнула, оказавшись застигнутой врасплох её заговорщическим шёпотом. — А кто тогда нравится тебе?
Воздух застрял в лёгких россыпью остроугольных камней, ночная прохлада стала слишком душной, липкой, противной на ощупь, а взгляд резко переметнулся с тёмной фигуры на клочки травы, торчащие из песка под нашими ногами.
— Мне нравится понимать, что любовь — лишь обычный биохимический процесс, направленный на продолжение рода и на самом деле лишённый того ореола романтичности, который ему усиленно приписывают, — отчеканила я тем же тоном, которым всегда пересказывала выученные наизусть параграфы из учебника. Подтянула колени ближе к груди, обхватила их одной рукой, а пальцы второй запустила в прохладный, чуть влажный песок.
Мне не нужно было приходить сюда вместе с ними. Не нужно было идти на поводу у нелепых опасений бабушки, скептически воспринявшей идею Ксюши сходить к реке после заката наедине с Кириллом. Не нужно было с самого начала делать вид, словно я не понимаю, что мешаю им.
Как же противно. Невыносимо гадко от каждой медленно ползущей слизняком минуты, от этого невинного по сути разговора, почему-то налипающего на тело корочкой присохший грязи.
— Знаешь, может быть ты и права, — протянула Ксюша задумчиво, а потом передёрнула хрупкими плечиками, откинула за спину прядь светлых волос и, высоко вздёрнув свой маленький, слегка курносый носик, мечтательно добавила: — Но можно ведь надеяться, что принц расколдуется, влюбится и заберёт тебя в своё огромное королевство?
— Это ложные надежды, Ксюш, — пожала плечами я, усиленно отводя взгляд в сторону, и с облегчением заметила, что Кирилл уже направлялся к нам.
— Наверное, пора возвращаться домой. Баб Нюра будет волноваться, — он остановился на расстоянии в пару шагов и загородил плечами серебристый круг Луны, изящным украшением лежавший на чёрном бархате неба. Так выражение его лица было совсем не рассмотреть, но почему-то мне не переставало казаться, будто он смотрел именно на меня.
С ненавистью, потому что помешала их с Ксюшей свиданию? С насмешкой, ведь в отличие от других он всегда замечал, когда я смущалась, терялась, сбивалась с элементарной последовательности шаблонных действий и реакций, которыми привыкла жить? Или с ответной жалостью к нелюдимой и странной заучке, вынужденной ходить тенью за собственной блестящей во всех отношениях сестрой?
— Сейчас я только ноги ополосну, — спохватилась Ксюша, ловко подскочила и унеслась к воде, оставив после себя лёгкий ветерок с тонким сладковатым ароматом.
Я отряхивалась от песка нарочито долго, не желая поднимать взгляд и встречаться им с Кириллом, так и маячившим на опасно-близком расстоянии. Как назло, Ксюша совсем не торопилась обратно, и всплески воды доносились до моего слуха сквозь ровный гул стрекочущих цикад.
А потом мне пришлось остановиться и перестать стряхивать с подола несуществующие песчинки. Судорожно выдохнуть из себя страх вместе с глупым ощущением, что вот-вот должно что-то случиться. Сжать трясущиеся не от холода пальцы в кулаки и посмотреть на него прямо и открыто, как будто это никогда не было для меня проблемой.
Будто мне всё равно, и пульс не разгоняется до смертельной скорости, и тело не подводит своей слабостью, и мысли не взрываются, проигрывая в ожесточённой схватке с эмоциями.
Он сделал размашистый шаг навстречу и протянул руку к моему лицу. Между пальцами успели блеснуть в лунном свете белоснежные лепестки маленькой ромашки, тонкий стебелёк которой так и остался торчать в моих волосах, оказавшись проворно заправленным за ухо.
— Отлично смотрится, — заметил Кирилл, отступив и смерив меня взглядом. А я растерянно коснулась цветка самыми кончиками пальцев, провела по бугристой жёсткой сердцевине и лепесткам настолько нежным, что грозили вот-вот растаять в воздухе мягкой невесомой дымкой.