Ложные надежды

А я, наверное, не смогу сбежать от них никогда. Потому что каждый раз, возвращаясь сюда, я спускаюсь в недра личного ада. И не могу позволить себе уверенно закрыть дверь в преисподнюю, как сделала это моя сестра, и оставить бабушку совсем одну.

Чем ближе мы подходим к нужной пятиэтажке, тем отчётливей я начинаю чувствовать его присутствие рядом. Потому что впервые возвращаюсь домой не одна. Ощущения странные, немного пугающие. Отзываются в сердце щемящей тоской по украденной у меня нормальной жизни.

Это он, он украл её у меня. Отравил ложными надеждами меня, убил ложными надеждами Ксюшу. Длинными и сильными пальцами, крепко впивавшимися в кожу, сломал хрупкую скорлупу и безжалостно бросил меня выживать в этом мире без единственной возможности защититься.

Паника снова сжимает горло, горячими прикосновениями скользит по телу, покрытому мурашками под не успевшей высохнуть одеждой, а следом вонзает в грудь осколки льда, впивающиеся сильнее с каждым шагом вверх по ступенькам.

Он случайно задевает кончиками холодных пальцев мою ладонь, плотно обхватывающую перила, и я вздрагиваю от боли и жжения, и кожа тут же слезает лоскутами от ожога.

Три звонка, прежде чем за дверью слышатся шаркающие звуки, звякает цепочка, проворачивается замок. Бабушка никак не привыкнет смотреть в глазок или хотя бы спрашивать, кто пришёл, прежде чем открывать, и тревожное разочарование этим фактом хоть немного помогает взять себя в руки и выдавить улыбку, когда хочется кричать.

— Манечка? Кирилл?! Что же вы… как же… не позвонили… — она бормочет растерянно, пропускает нас внутрь узкого тёмного коридора и, только захлопнув входную дверь, бросается обнимать.

Сразу обоих.

Я оказываюсь прижата к тёплой и уютно пахнущей бабушке и плечом упираюсь в Зайцева, не оказывающего должного сопротивления. Мы оба сжимаемся, напрягаемся и каменеем, отсчитываем секунды до взрыва и тотчас разлетаемся по разным углам, стоит лишь оказаться на свободе.

— Здравствуйте, баб Нюра, — его голос настолько непривычно живой, что меня подрывает обернуться и убедиться, точно ли Кирилл стоит за моей спиной. Разве есть в нём вообще хоть что-то человеческое? — Вы будто и не изменились за эти годы.

— Ох, Кирилл, ты ж как тута оказался? Думала и не свидимся больше.

— Случайно узнал, что Маша едет домой и напросился за компанию, — на этот раз не выдерживаю, оглядываюсь и брезгливо морщусь от играющей на его губах ехидной усмешки.

Бабушка бормочет что-то про еду и постель, пускает слезу от переизбытка эмоций и убегает на кухню. А я плетусь к себе в комнату и переодеваюсь по инерции, ощущая себя ещё более пустой, чем обычно. Пластиковой куклой с маленьким процессором внутри, куда заложили только самые низменные потребности и несколько стандартных эмоций.

У меня нет ласковых слов. Нет внутреннего тепла. Есть только жалость к бабушке, которой вместо любящей внучки досталась бездушная машина.

По кухне уже плывёт запах жареных яиц, которые шкварчат на сковороде в унисон с закипающим чайником. Кирилл сидит на своём месте и непринуждённо болтает с баб Нюрой, а я застреваю в проходе и не могу двинуться вперёд, наблюдая за всем со стороны, издалека, словно провалилась в омут памяти.

Вот-вот пройдёт сквозь меня и прошмыгнёт к месту в самом углу у окошка пухлая хмурая девочка. Она будет упрямо отводить взгляд от растрёпанного и раздражающе-доброжелательного парня, односложно отвечать на все его вопросы и бояться сказать ему больше двух слов подряд. Ей будет казаться, что он её терпеть не может — и всем было бы лучше, останься всё именно так.

— Мань, ты чего ж не сказала, что с Кириллом общаешься? — заметив меня, тут же восклицает бабушка, вытирает руки пёстрым вафельным полотенцем и закидывает его к себе на плечо.

Это выводит меня из первого ступора, но тут же наступает второй. Когда я впервые замечаю, то, от чего старательно отмахивалась все предыдущие месяцы, отказываясь признавать, насколько сильно изменился Зайцев: раньше он занимал собой ровно в два раза меньше места. Вместо измождённого, долговязого подростка с болезненно выпирающими рёбрами и лопатками появился складный, жилистый мужчина, больше не выглядевший слабаком.

Хотя он и тогда был намного сильнее, чем казалось со стороны. И внутри худых костлявых рук, под выступающими переплетениями вен, под кожей необычного оливкового оттенка скрывались стальные тросы, способные сковывать намертво.

Он ловит мой взгляд и интерпретирует его самым удобным способом, снова принимая на себя все вопросы бабушки, на которые у меня не находится резонных ответов.

— Мы впервые пересеклись на работе всего пару дней назад. Вот такая череда странных случайностей, — давно забытая искренняя улыбка появляется на его лице неожиданно и напрочь сбивает меня с ног, заставляя опуститься на первый попавшийся табурет и осознать, какую ошибку я совершила, отказавшись сойти с поезда. Теперь мне суждено сойти с ума. — Расскажите мне, как вы живёте? Я ведь ничего толком не знаю.