Ложные приговоры, неожиданные оправдания и другие игры в справедливость

Но я-то в этом понимаю куда больше. Досточтимый судья, совершенно очевидно, была крайне впечатлена моими ораторскими способностями и мысленно наверняка уже придумывала, что напишет в рекомендательном письме, которое отправит руководителю коллегии адвокатов сразу же по завершении слушания. «В адвокатуре, – наверняка напишет она, – появился новый чемпион. Нас всех ждет золотой век правосудия».

Наконец все расселись и умолкли, и я смог спокойно продолжить свой поединок. Мистер Таттл снова бросает взгляд на свою девушку в поисках поддержки.

– Публика не поможет вам с ответом, мистер Таттл, – с вызывающей улыбкой заявляю я. – Вопрос проще простого. Вы искренне просите присяжных поверить вашим показаниям?

Это совершенно неуместный вопрос. При перекрестном допросе вопросы должны быть строго нацелены на установление фактов и не давать адвокату повод вставлять свои комментарии. Лишь в своей заключительной речи мы вольны указать, насколько абсурдной является позиция противоположной стороны. Кроме того, мистер Таттл явно хотел, чтобы присяжные поверили его словам, иначе он бы попросту их не произносил. Но я был на коне – это мой первый суд присяжных, и пока еще никто не предпринял попытки меня остановить. Так что я ждал ответа мистера Таттла.

Еще разок скользнув глазами в сторону скамеек для публики, он кивает головой.

– Да, – от былой несговорчивости уже давно не осталось и следа.

– Какой у вас рост, мистер Таттл?

– Не знаю.

– Но вы согласитесь, что явно больше, чем метр восемьдесят?

– Наверное.

– А сколько вы весите?

На самом деле совершенно не важно, сколько именно он весит. Размером мистер Таттл, по самым скромным прикидкам, с большегруз, и как нельзя кстати надетая на нем обтягивающая футболка с короткими рукавами чудесным образом выставляет на всеобщее обозрение каждый квадратный дюйм его татуированных накачанных бицепсов. Все мои вопросы призваны лишь еще больше это подчеркнуть.

Он бормочет какие-то прикидки, а я тем временем резко одергиваю свою мантию. Нарочито нахмурившись, я поворачиваюсь к скамье присяжных и смотрю в сторону женщины со скрещенными на груди руками. Наши взгляды встречаются, и у нее приподнимаются брови. Она прекрасно понимает, к чему я клоню.

– И, значит, – говорю я, смотря прямо на присяжных, чтобы максимально подчеркнуть свое явное недоверие к его словам, – вы хотите убедить этих присяжных, что слепой мужчина на костылях ударил вас первым?

Адвокаты только в своей заключительной речи могут указать, насколько абсурдна позиция противоположной стороны.

Последние три слова я произношу, снова повернувшись к нему, как можно медленнее, чтобы звучало как можно драматичнее. Хорошо различимый смешок, раздавшийся слева от меня, говорит о том, что песенка мистера Таттла спета.

Будь это боксерский поединок, его бы уже вытаскивал с ринга тренер, чтобы не дать ему еще больше покалечиться. Никакой, даже самый изощренный, ход не мог улучшить его положение. Но мистер Таттл не сдавался.

– Все было не совсем так, как вы говорите.

Прекрасно. Я услышал сдавленный смешок помощника адвоката уголовного суда, сидящего в переднем ряду прямо передо мной. Моя речь, аккуратно написанная в лежащей передо мной на пюпитре голубой адвокатской тетради, должна была закончиться на этом месте. Теперь же мистер Таттл, всячески пытавшийся скормить присяжным свою крайне неправдоподобную историю, выкрутится. Хуже лжеца может быть только лжец, лгущий о том, что он лжец. Что ж, я совсем не против выступить на бис.

– Все было не так, как я говорю?

– Неа.

– Хорошо. Нам известно, что мистер Мартин слепой, так ведь?

– Да.

– И вы не станете спорить, что он был на костылях?

– Не стану.

– И вы утверждаете, будто он ударил вас первым?

– Ага.

– Хорошо. Давайте попробуем еще раз. Вы говорите, что слепой человек на костылях ударил вас первым, не так ли?

– Эмм… ага.

– Хорошо.

Я выдерживаю паузу, чтобы решить, как изящнее закончить свое выступление, как вдруг слышу со стороны адвокатской скамьи, расположенной прямо перед судьей, звук судорожного царапанья ручкой по бумаге. Адвокат защиты мистер Раллингс – мрачный старикан с более чем сорокалетним стажем, – яростно накорябав что-то на обрывке бумаги, передает его мне. Мистер Раллингс, сидевший с невозмутимой хмурой гримасой, в то время как его подзащитный беззаботно выдергивал чеки из гранат и засовывал их себе в штаны, расшевелился.

Хуже лжеца может быть только лжец, лгущий о том, что он лжец.