Ложный Нарцисс (СИ)

В приглушенном цвете ламп он был похож на призрака. Кожа приобрела жутковатый синюшный оттенок, а руки, лежащие поверх одеяла были такими худыми, что могли бы принадлежать скелету. Рин неуверенно приблизилась, с ужасом вглядываясь в осунувшееся скуластое лицо. Его глаза были плотно закрыты и под ними залегли глубокие тени, а бескровные губы были слегка приоткрыты. Он дышал, но едва слышно и прерывисто.

Сердце бухало где-то в горле, когда девушка нежно коснулась закованной в гипс ладони, и легонько сжала, надеясь, что брат почувствует её прикосновение. Но его лицо оставалось таким же безжизненным. Рин сухо всхлипнула, закрыла глаза и тихонько запела.

От удушливого Окинавского лета не спасал даже кондиционер, поэтому дети постоянно капризничали, жалуясь на жару.

— Дорогой! — красивая светловолосая женщина всплеснула руками. — Я так больше не могу! Они не хотят спать!

— Ладно-ладно, — мужчина затушил сигарету о пепельницу. — Отдохни, я попробую их успокоить.

— Ты? — Рейра скептически выгнула бровь. — Ой ли!

— Не волнуйся, — Синтаро взял в руки гитару. — Я ведь лучший музыкант, и к тому же — их папа.

Улыбаясь, мужчина прошел по коридору, и отодвинул решетчатую дверь, со словами: «Так, пираты, разве вам не нужно в кровать?»

— Папа-папа! — прелестная светловолосая девочка бросилась в объятья отца. Мальчик с непослушными волосами вытер заплаканные глаза, и подозрительно уставился на мужчину.

— Отчего вы не спите? — Синтаро крепко прижал к груди свою дочь, а потом аккуратно посадил её на футон рядом с братом. — Завтра мы пойдем на пляж, будем купаться и строить песочные замки.

— Тут постоянно жарко! — проворчал мальчик, совсем по-взрослому вытирая пот со лба. — Мне тут не нравится!

— Это все потому, что ты не умеешь плавать! — выпалила девочка. — Плакса-Лен!

— Я не плакса! — воскликнул её брат, но голубые глаза предательски заблестели.

— Тише-тише, — миролюбиво произнес Кагамине. — Давайте я вам поиграю, и вы уснете, хорошо? Например, «Воробушек» или…

— Надоело! — девочка насупилась, видимо заразившись дурным настроением Лена. — Хочу что-нибудь новое!

— Точно-точно! — вторил ей брат.

— Ладно, — сдался Синтаро, и присел на корточки подле близнецов. — Тогда, как насчет колыбельной?

Доктор Морисаки уже подходил к дверям палаты интенсивной терапии — время посещения Кагамине уже закончилось, но стоило ему взяться за ручку двери, как он услышал тихий мелодичный голос. Старик озадаченно нахмурился, слегка отодвинул дверь и заглянул в образовавшуюся щель.

Кагамине Рин стояла рядом с кроватью своего брата, держа его искалеченную левую руку в своих ладонях. По её бледным щекам катились слезы, но голос её звучал на удивленее нежно и спокойно, словно она пела колыбельную для засыпающего ребенка. Морисаки прикрыл глаза, и отошел от двери, подумав о том, что сможет выпить ещё одну чашку кофе.

***

Я не знал, как долго находился там. Тихий ропот заезженной пластинкой звучал в голове, вынуждая вспоминать все, что случилось за мою недолгую жизнь. Я просматривал её словно пленку старого диафильма, удивляясь про себя тому, насколько же мерзким человеком я был. Эгоистичным, самовлюбленным, лживым. Меня называли нарциссом, но то было ложью — я ненавидел и презирал себя, но стоило мне увидеть свое прекрасное отражение, как я полностью терял над собой контроль. Мое отражение улыбалось, и я улыбался в ответ. Оно грустило, и мне было неспокойно на душе. Оно влюблялось в других людей, а я мог любить лишь его. Ненастоящий. Неправильный. Ложный Нарцисс.

«грехгрехгрехгрех…» — шептал мне голос, а я лишь послушно кивал в ответ.

Все верно. Я грешен. Моя извращенная любовь не имеет права на существование. Так было с самого начала, но я продолжал лелеять хрупкую надежду на то, что могу стать счастливым и осчастливить…

«грехгрехгрехгрехгрех»

«Постой, помолчи немного, я не могу вспомнить…кого я так хотел сделать счастливой? Имя, я должен его вспомнить.

«грехгрехгрехгрехгрех»

«Я знаю, что виноват, но прошу, просто дай мне вспомнить!»

«грехгрехгрехгрехгрех»

«Кто? Кого я люблю? Я причинил ей так много боли, я воспользовался ею для удовлетворения своих эгоистичных желаний, и мне нет прощения! Но её имя. Я не могу вспомнить…верните мне это имя…разве я так много прошу?!»

Я отчаянно заметался во тьме, стремясь увидеть шепчущего, спросить его напрямую, ведь он наверняка знает, кто она. Но тут шепот утих, а вместо него моего слуха коснулся нежный перезвон серебряных колокольчиков. Я завороженно вслушивался в чарующее пение, такое теплое и родное, что где-то в груди сладко екнуло. В это мгновение в сознании ярким всполохом возникло детское воспоминание: неспешный гитарный перебор, тепло маленькой ладони и сладкий запах мандаринов.

***

Кагамине поспешно смахнула соленую влагу, и тут за назойливым писком приборов она расслышала свое имя.