Лубянка, 23

Нас влечет его натура —
Мы собрались тут не зря:
Ведь у нашего Артура
Годовщина Октября!
В честь его повсюду демон —
страций катит потный вал…
Но, пардон, известен чем он —
Не блоху ли подковал?
Ах, блоху ли, не блоху ли —
Кто все это разглядит?
Он простой ученый кули
И ужасный эрудит;
Газовщик и лирик разом,
Собутыльников кумир,
Он своим природным газом
Обогрел наш грешный мир.
Домуправ, лифтер, поповна.
Инженер, сопрано, бас —
«Наш Артур» — о нем любовно
Говорит рабочий класс.
Тут сидят сейчас мужчины —
Весь его ближайший круг —
Кто без этой годовщины,
Как без членов (то бишь рук!).

(Кстати, о слове «круг». Недавно отчим Артура перевел пьесу известного английского писателя под этим названием, и она уже идет в театре Маяковского. Что, естественно, вызывает у меня чувство зависти. Но с автором у переводчика промашка вышла — пьеса пошла под фамилией Могем, в то время как правильная транскрипция фамилии — Моэм. Сомерсет Моэм. Нет, клянусь, я не испытал никакого злорадства, просто сказал себе, что с этими англичанами (и прочими французами) надо ухо держать востро и тщательно проверять, как они произносят свои мудреные имена. Ведь из одной фамилии Голсуорси — в английском написании — такое понаделать можно! А Гюго — у кого если на самом деле, то полностью отсутствует первая буква его славной фамилии…)

Празднование у Артура проходило в лучших традициях: аперитив, легкая закуска, закуска потяжелей, горячее, хорошие вина — даже Эльхану не к чему было придраться, и мы уже благодушно отвалились от стола в ожидании чая, когда беседа стала вдруг принимать более острый оборот… Но не до драки ведь… А именно она и произошла. Или чуть не произошла — как посмотреть. Зачинщиком стал некто Федор, прихрамывающий молодой историк, знакомый Артура с незапамятных времен.

Надо прямо сказать: нашей компании — и не только нашей — было в немалой степени присуще то, что можно назвать очень редко употребляемым словом «кверулянтство». (Оно было больше в ходу у советских психиатров при диагностике нежелательных для властей явлений.) Вообще же оно означает довольно настойчивое, даже навязчивое, правдоискательство, принявшее особенно крупные размеры после недавней смерти Сталина, когда в стране наступило то, что Илья Эренбург, чуть ли не первый, назвал «оттепелью», и не только сказал, но и написал об этом повесть, за что получил по мозгам от центрального комитета партии. Тем не менее многие осмелели (вариант: поверили) и почти перестали говорить шепотом о своем не совсем полном согласии с властью, уже не так тщательно закрывали подушкой телефонные аппараты, громче рассказывали политические анекдоты, а порою вообще высказывались на всю железку. Даже в расширенном кругу: в закусочной, например, или в научной лаборатории.

Так вот, у Артура нас повело «покверулянтствовать» насчет военных заслуг нашего генералиссимуса во Второй мировой войне, и большинство — в том числе два участника этой войны, Эльхан и я (третий, отчим Артура, хранил вежливое молчание), — склонялось к тому, что заслуги эти очень сильно преувеличены. Мой брат позволил себе выразить ту же мысль более определенно, сказав, что никаких заслуг вообще не было — была полная неподготовленность, жуткие потери, преступное уничтожение командного состава, немыслимая жестокость к тем из наших, кто вынужден был отступить или попадал в плен…

Сейчас все эти суждения навязли в зубах… Хотя нет: немалая часть населения, у кого своих зубов давно уже нет, а также кое-кто из тех, у кого они еще растут (во всяком случае, зубы мудрости), придерживаются и сейчас совершенно противоположного мнения и вовсю славят генералиссимуса. Но все-таки суждения сейчас неоднородны, а тогда… Тогда такое было равносильно взрыву бомбы на Красной площади…

Стук кулаком по столу отдаленно напомнил звук этой бомбы. Ее взорвал Федор.

— Чушь! — крикнул он. — Как вы смеете судачить о вещах, в которых ни уха ни рыла?.. Да еще с такой категоричностью? Что знаете вы о предвоенных годах? Об истории страны? Считаете себя, небось, крупными интеллектуалами, а дали себе труда хоть в чем-то разобраться? Все по верхам, по верхам… Хрущева вознесли до небес! Освободителем считаете? А знаете, сколько лет он ходил с полными штанами, сколько расстрельных списков подмахнул?

— Хрущева тоже возьми себе, — сказал мой брат.