Лубянка, 23

Темные куртки зашевелились. На перроне появился кто-то высокий, в серой шинели отличного сукна, в фуражке, несмотря на мороз. К нему бежит один из тех, кто в куртке, и докладывает:

— Товарищ комиссар госбезопасности, вагоны поданы по вашему приказанию!

Голос до удивления, до ужаса знакомый… Что такое? Это ведь мой голос! Это я докладываю светлой, морозной февральской ночью сорок четвертого года комиссару госбезопасности Круглову, что автомашины моей роты прибыли для выполнения задания… Какого? — я не знал тогда ни сном ни духом: никто ничего не говорил нам в полку, который только что пополнили новенькими американскими грузовиками, полученными взаймы, по лендлизу. Приказали подать машины — и все.

Тогда мой голос звучал не в кошмарном сновидении, а наяву — в предгорьях Чечено-Ингушетии, а там, наверху, лепились аулы, откуда выселяли жителей. Тогда, как мы узнали позднее, почти в одночасье были целиком выдернуты из родной почвы шесть народов — ингуши, чеченцы, калмыки, карачаевцы, балкарцы, крымские татары… Около трех миллионов человек. Спустя девять лет к ним чуть было не присоединились евреи. Еще около двух миллионов.

Не произошло этого по простой случайности: человек по фамилии Сталин оказался тоже смертным — и протянул ноги. Это случилось 5 марта 1953-го.

Ей-богу, никакой нет охоты вновь произносить его имя, перемывать сгнившие под Кремлевской стеной кости. Толкает лишь опасение, что о нем вскоре совсем позабудут. И так уже иные «прикольные» юные россияне, даже из тех, кто сдает экзамены по истории в Московский гуманитарный Инсти… бери выше — в Университет, на вопрос, кто он такой, простодушно отвечают: «Как бы полусредний в команде „Ротор“». Или того пуще: «Какой Сталин? Сталлоне… Крутой чеп, качественно выступает»…

Однако, как говорил сам Сталин, страна должна знать своих героев. А он, несомненно, был первым из них. Если брать слово «герой» в значении «кумир», «божок», «идол», а также — «лицо, воплощающее в себе черты эпохи, среды». Уж чего-чего, а эпоху он и создал, и воплотил будь здоров как! (Не совсем один — вместе с нами.) И забыть о нем — все равно что выкинуть из памяти имена Ивана Грозного, Петра I, Нерона… Вельзевула. Впрочем, кто сказал, что о них многие помнят? Что-то я не видел, чтобы трудящиеся выходили на улицы с их портретами и с лозунгами: «Даешь опричнину!..», «Честь и слава сыноубийцам!..» Или: «Вельзевул — наш рулевой!..» А вот с портретами Сталина до сих пор выходят. И Гитлера благодарно вспоминают. Более благодарно, чем в нынешней Германии. Да и то, ведь герр Гитлер относился к своим согражданам куда более милостиво, чем товарищ Сталин к своим. По примерным подсчетам, за двадцать девять лет царствования наш главарь репрессировал, так или иначе (арестовал, выслал, расстрелял) до 1/5 населения страны. То есть затронул почти каждую семью… Но что же мы с вами видели и видим, дорогие сограждане? Во время похорон его оплакивают, как умершего Бога, и если не бросаются в костер для ритуального самосожжения, то сотнями гибнут в немыслимой толкучке за гробом. (Повторение «Ходынки» конца XIX века по случаю восшествия на престол Николая II. Только наша «ходынка» была не в районе нынешнего метро Динамо, а во многих местах Москвы: на Трубной, на Пушкинской, на Петровке…) И полвека спустя толпы стариков, среди которых там и сям тусуются юные фанаты — им некуда до вечера, когда откроются дискотеки, девать свою энергию, — возникают время от времени на улицах городов и с усатыми портретами в руках призывают к возврату советской власти. (Появись бы они так при нем, призывая к чему угодно — хотя бы к переносу остановки трамвая «А» на десяток метров ближе к перекрестку, — через полминуты от них бы очистили улицу и всю страну!)

А старики… Да увеличьте им вдвое — нет, лучше втрое — пенсию, и они сразу напрочь забудут про лозунги и портреты и, трезво (по возможности) поразмыслив, поймут (вспомнят, уразумеют), что их прежняя жизнь не такая уж была справная — просто намного моложе были, приглядней, стройнее, терпеливей. Не так мучила простата, импотенция, остеохондроз…

Нет, конечно, имеются среди них и такие, кто продолжает беззаветно верить (ну и пусть — и Сталин с ними!) во всеобщий рай для пролетариев. Скромный такой, благостный, равнобедренный и равноугольный для всех райчик… А для не пролетариев как? Как для тех, кто просто где-то служит, что-то продает-покупает, чего-то пишет, рисует, поет, цветочки выращивает? Кто робко хочет жить безбедно, одеваться красиво, загорать на пляжах и сытно закусывать?..

Как тут не вспомнить строки из песенки времен моего раннего детства, не то пародийной, не то на полном серьезе выражавшей возмущение — видимо, НЭПом и ненадолго пришедшим вместе с ним засильем всевозможных товаров: