Лубянская империя НКВД. 1937–1939

2. Считать установленным, что т. Жуковский в бытность его студентом МВТУ в 1923 г. был троцкистом, но в последующие годы при заполнении им анкет писал, что не участвовал в оппозиции, что является неправильным.

3. Вывести т. Жуковского С.Б. из состава членов Комиссии Партийного Контроля при ЦК ВКП(б). Просить ЦК ВКП(б) утвердить настоящее постановление».

К этой просьбе ЦК остался глух. И вообще, данное постановление целиком осталось вещью в себе, нигде не прозвучав, и это лишний раз указывает, что затеяна была вся партразборка лишь с тактической целью — несколько оттянуть время и амортизировать удар. А что в ход расследования вовлекли многих людей и, соответственно, затратили совсем не дешевые человеко-часы, так ведь когда у нас с этим считались…

Через шесть дней следует арест.

А еще через полмесяца появляется на свет (хотя и «строго секретно») столь же краткое, сколько емкое постановление Бюро КПК:

«Исключить Жуковского С.Б. из рядов ВКП(б), как врага народа.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КПК Ежов».

Быстро! А до суда, каков бы он ни был, еще больше года. Чувство благодарности Сталин окрестил «собачьей болезнью». Интересно, что изрек бы (или изрекал) этот юморист по поводу презумпции невиновности?

Я держал в руках третий, видимо, экземпляр процитированной выписки («спецархив»), но подпись была подлинная. Твердая, уверенная. До тюремной камеры сталинскому наркому оставалось менее четырех месяцев.

Выше отмечен тандем «партия — органы», на данный момент «Шкирятов — Ежов». Такую сцепку еще двадцатых годов, когда предшественницей КПК была ЦКК (Центральная контрольная комиссия), а под «органами» подразумевалось ГПУ, характеризует бывший чекист, впоследствии невозвращенец Г.С. Агабеков⁴⁰:

«ЦКК — это прекрасно выдрессированный аппарат Сталина, посредством которого он морально уничтожает своих врагов и нивелирует партийный состав в нужном ему направлении.

Физически же добивает сталинское ГПУ».

Время переставило акценты. В годы «ежовщины» первую скрипку играли «органы». Партия же была на подхвате, иногда услужливо забегая вперед.

Полный назад

Минуло полтора десятка лет. В мае 1954 г. я направляю «прошение» К.Е. Ворошилову — председателю Президиума Верховного Совета СССР. Прошу пересмотреть дело отца и, «если он жив… о смягчении его участи». Мы еще надеялись, что отец жив. Иллюзии рассеялись после того, как мачехе сообщили, что ее муж «умер в заключении 3-го февраля 1941 г.».

Не могут не соврать. Не «умер в заключении», а расстрелян, и не 3 февраля 41 г., а 25 января 1940 г. Но об этом позже.

Жена отца возвратилась в Москву из послелагерной ссылки осенью того же 1954 г. В свою очередь, она в ноябре передает Главному Военному Прокурору письмо с требованием о пересмотре дела мужа и своего.

Одновременно Е.Г. Жуковская обращается в Комитет (бывшую Комиссию) партийного контроля при ЦК КПСС. Она просит ускорить процесс реабилитации, ибо и в прокуратуре и в КГБ ей объяснили, что пересмотр «может затянуться на год и более». Далее счет времени пошел на месяцы. Тандем КГБ — КПК развернулся в обратном направлении. В судебном порядке отца реабилитируют 2-го июля 1955 года. А уже в сентябре архивно-следственное дело затребовала от КГБ (и получила, разумеется) КПК. Возвратили дело спустя четыре с половиной месяца. Себе оставили копию протокола допроса, исполненного Берией с Меркуловым.

Реабилитацию готовили ответственные контролеры КПК А. Виноградов и Н. Кузнецов. Интересно, что первый из них, будучи заместителем секретаря Бюро КПК, семнадцатью годами ранее участвовал в партследствии и таким образом помогал подвести отца к последней черте. Теперь он хлопочет вернуть его доброе имя. В сущности, ничего удивительного: аналогично действовал и сам Хрущев.

Окончательный вариант записки, составленный по заготовке названных товарищей, подписал зам. председателя КПК П. Комаров. Несколько выдержек.