Лубянская империя НКВД. 1937–1939

— …чтобы создать недовольство против партии и правительства в широких массах и для деморализации партийной среды. Об этом Ежов мне рассказал сам — после снятия Булаха с работы — говорил, что «Булах хороший и «наш» парень, но перестарался и не по разуму «переусердствовал». В связи с этим… Ежову пришлось организовывать и посылать на СКК Комиссию в составе: Шкирятова и Цесарского с тем, чтобы по возможности смягчить последствия вражеской работы, проведенной Булахом, и извращения карательной политики Советского правительства…»

Трудно вообразить, что там творил Булах, если для «смягчения» пришлось использовать Шкирятова, чье имя «в делах человеческой мясорубки достойно стоит рядом с именами Сталина и Ежова…»²¹.

И в заключение — элемент быта. Евдокимовым упомянут уже встречавшийся нам Емец, который в 1933 г. работал начальником Черноморского отдела ОГПУ. «Мне известно, — говорит Евдокимов, — что все контрабандные дела по закупкам — патефонов и пластинок к ним, а также автомашин, производимым Пиляром заграницей, осуществлялись через Емца, в Новороссийске и Туапсе.

(Пиляр, точнее Пилляр Роман Александрович (Ромуальд фон Пильхау). Из польских дворян. По некоторым источникам — двоюродный племянник Дзержинского. Член РКП(б) с 1918 г. Занимал высокие посты в репрессивных органах, в том числе был полпредом ОГПУ по СКК, затем по Средней Азии. Расстрелян в 1937, реабилитирован в 1957 г. — В.Ж.)

Патефоны и пластинки к ним Пиляром выписывались для раздачи руководящей головке Края Шеболдаеву, Ларину (не путать с отцом жены Бухарина. — В.Ж.) и их окружению.

На почве раздачи Пиляром этой контрабанды… происходило и сближение с ними (руководящей головкой. — В.Ж.) и бытовое разложение».

Сегодня «бытовое разложение» — архаика. На авансцене — госпожа Коррупция.

В судебном заседании Евдокимов от своих показаний, данных на предварительном следствии, отказался. Заметим, что так поступали не все. Например, согласно тем материалам, с которыми удалось познакомиться мне, из 38-ми обвиняемых только 21 человек опроверг самооговоры. О причинах подобного расхождения можно догадываться, однако домысливать их здесь я не буду. Полагаю лишь, что в тех условиях факт признания на суде ни в коей мере не подтверждает справедливость инкриминируемых обвинений.

И наоборот, отказы от показаний, данных на предварительном следствии, хотя они никакой пользы обреченным не принесли, весьма ценны с точки зрения историка. Эти отказы хорошо аргументированы, они убедительны и легко поддаются проверке даже спустя полвека. Возможность, что называется, отвести душу в суде обвиняемые получили благодаря секретности таких процессов. Наглухо отгороженные от посторонних глаз и ушей, Ульрих со товарищи лепили свои приговоры, не обращая по существу никакого внимания на доводы подсудимых. По неписаным правилам их «малины», показаний, выбитых заранее следователями, было совершенно достаточно.

Не то — открытые, «показательные» процессы. Голос справедливости там запрещался под угрозой расправы, характер которой недавним подследственным был хорошо известен.

Итак, говорит Евдокимов: «Показания с признанием своей вины я начал давать после очных ставок с Ежовым и Фриновским и после особого на меня воздействия. Я назвал на предварительном следствии около 124 участников заговора, но это ложь и в этой лжи я признаю себя виновным.

К правым я никогда не принадлежал и не принадлежу, о чем я твердил на предварительном следствии около 5 месяцев.