Лубянская империя НКВД. 1937–1939

Версия К. Хенкина²¹ относительно последних лет жизни Серебрянского несколько отличается от приведенных сведений. По этой версии после войны Серебрянского, вместе с другими «лицами еврейской национальности», из разведки выгнали, затем снова посадили. Выпустили после смерти вождя, но опять арестовали в связи с провалом Берии. Якобы «Серебрянский просидел несколько лет, вышел на волю больным стариком и вскоре умер». Согласно справочнику⁴¹ верна первая версия, Яков Исаакович действительно в 1953 г. «Умер в Бутырской тюрьме во время следствия», а в 1971 г. реабилитирован.

Тот же К. Хенкин утверждает, что «…Рудольф Абель и Вилли Фишер (известные советские разведчики. — В.Ж.) называли его (Серебрянского) почтительно «старик» и считали своим учителем». А вот это утверждение вполне правдоподобно. Так, образованная в результате решения Политбюро 1930 года спецгруппа под руководством Я.И. Серебрянского создала двенадцать резидентур на территории основных стран Европы, Азии и Америки¹⁹, (кн.1) Как видим, ироническое отношение Алехина к Серебрянс-кому разделялось не всеми.

Уважающий законы читатель не может не изумиться тому, что, судя по смертному приговору, очень опасный преступник через месяц оказывается на свободе и восстанавливается во всех правах. Но этот факт лишь подтверждает, что Берию совершенно не интересовала виновность или невиновность заключенного, которого, благодаря его деловым качествам, желательно использовать для выполнения важного задания; таких людей он освобождал, будь они даже арестованы по прямому приказу Сталина или Молотова. Известны случаи, когда и сам, Сталин распоряжался выпустить того или иного зэка, совершенно не интересуясь при этом выбитыми из него признаниями. Вряд ли вождь так бы поступал, находясь в уверенности, что освобождает настоящего «врага народа», сиречь шпиона, диверсанта, террориста, то есть своего личного врага. Прекрасно, стало быть, знали — и главный душегуб, и его ретивый подручный, — что осужденные по 58-й статье миллионы людей ни в чем не повинны.

Тема злополучной лаборатории на этом не исчерпана. Слово переходит к Фриновскому. 21 июля 1939 года.

Очная ставка.

«ВОПРОС ФРИНОВСКОМУ: — А вы лично заговорщическую связь с Жуковским имели?

— Да, имел. Когда Жуковский был начальником 12 отдела, Ежов поставил перед ним задачу о выработке ядов с целью использования их для совершения тер. актов. Ежов, разговаривая в моем присутствии с Жуковским, сказал, что нужно поработать над вопросом ядов моментально действующих, которые можно бы применять на людях, но без видимых последствий отравления. Причем Ежов ясно говорил, что эти яды нам нужны будут для применения внутри страны.

Из этого разговора я понял, что Жуковский в курсе наших террористических планов и является активным заговорщиком.

ВОПРОС ЖУКОВСКОМУ: — Был у вас такой разговор с Ежовым в присутствии Фриновского?

— Разговор… я впервые сейчас слышу. Никогда никаких заданий о работе лаборатории Ежов мне не давал, в том числе и преступных заданий относительно выработки ядов. В отношении ядов при мне в 12 отделе ничего не было сделано кроме того, что было сделано до меня.

Во-вторых, непосредственно вопросами лаборатории, в том числе и ядами, ведал мой заместитель Алехин.

В-третьих, при мне была заведена система выдачи ядов из лаборатории по специальной книге.

В-четвертых, ключ от шкафа, где хранились яды, находился у моего заместителя Алехина, который вел учет выдачи этих ядов.