Лубянские чтения – 2020. Актуальные проблемы истории отечественных органов государственной безопасности

Боязнь открытого вооруженного выступления против советской власти толкала работников Восточного отдела ОГПУ к плотному изучению общественно-политической ситуации в регионе, отслеживанию деятельности наиболее крупных, значимых фигур и их возможных связей с зарубежьем. В Кабарде и Балкарии именно религиозные авторитеты становились центром формирования антибольшевистских настроений. В частности, ОГПУ рассматривало Н. Катханова как наиболее крупного и влиятельного лидера шариатского движения на Северном Кавказе, могущего объединить под знаменем Ислама значительную часть коренного мусульманского населения[390]. Подобные идеи распространялись и подогревались известными кабардинскими шариатистами — К. Шогенцуковым и А. Абуковым.

К середине 1920-х гг. советская власть на Северном Кавказе более или менее укрепилась, и уже не нуждаясь в лояльности духовных авторитетов, готовилась к решительной борьбе с недавними союзниками. Все громче начинали звучать призывы «отбросить нейтральную тактику в вопросах религии на Востоке»[391]. Конфликт нового большевистского строя и религии был предопределен. Синтезировав культуру своих народов с достижениями исламской цивилизации, мусульманское духовенство «придерживалось ценностей, противоречащих коммунистической идеологии», а потому являлось «потенциальной духовной оппозицией правящему режиму»[392].

22 июля 1925 г. председатель Кабардино-Балкарского облисполкома Б. Калмыков официально заявил о наличии плана борьбы против мусульманского духовенства области[393].

Осуществляемые советской властью шаги по ограничению сферы влияния мусульманского духовенства в обществе выражались, в частности, в лишении его традиционных занятий. Советское государство пошло на ограничение сферы шариатского судопроизводства, а в последующем и его полной ликвидации; введение запрета на преподавание в советской школе религии; передаче закята Крестьянским комитетам общественной взаимопомощи; лишение духовенства права регистрации рождений, браков и смертей. Указанные действия в значительной степени сократили полномочия служителей мусульманского культа, существенно ограничив область их влияния на общественную жизнь народов исследуемого региона[394].

Но вытравить из сознания северокавказских народов исламскую религию, которую они исповедовали несколько столетий, за такой короткий срок было задачей сверхсложной. Однако эту проблему, так же, как и другие, вполне можно было решить репрессивными мерами. В частности, Оргбюро ЦК ВКП (б) на заседании, состоявшемся 18 августа 1927 г., потребовало от ОГПУ усиления борьбы «с контрреволюционной частью мусульманского духовенства через соответствующие организации, не останавливаясь перед применением репрессивных мер судебного и внесудебного характера»[395].

Призывы высшего политического руководства СССР на ужесточение и применение репрессий против так называемого «реакционного мусульманского духовенства» не остались не услышанными. С марта 1928 г. ОГПУ с санкции ЦК ВКП (б) резко ограничивает деятельность мусульманского духовенства и начинает применять против него репрессии[396].

Обыденным явлением становятся расстрелы и высылка духовных лиц и ученых-арабистов. Первыми жертвами репрессивного маховика стали недавние союзники большевиков «шариатисты» Н. Катханов и К. Шогенцуков, как «предатели, попутчики, контрреволюционеры, знаменосцы кулацко-мулльской идеологии. Представителей мусульманского духовенства, среди которых был видный «шариатист» А. Абуков, репрессировали и как участников антиколхозных восстаний, имевших место в Кабарде и Балкарии в конце 1920-х гг. По официальным данным, в результате карательных мер 88 кабардинских и балкарских мусульманских священнослужителей были репрессированы. Обвинения против них были стандартными — «за антисоветскую и контрреволюционную деятельность» (ст. 58 УК РСФСР)[397].

Фабрикуемые органами ОГПУ материалы уголовных дел в отношении влиятельных религиозных деятелей были типичными. В основном руководителем «контрреволюционной группы» определялся какой-нибудь известный мулла, а в качестве свидетелей выступали местные советские активисты и кто-либо из «бедняков». Показания «свидетелей» тоже не отличались оригинальностью. Затем выявлялось и привлекалось его ближайшее окружение. Прежде чем арестовать влиятельного религиозного деятеля, через агентов выясняли обстановку в нужных населенных пунктах.

Анализируя приговоры периода конца 1920-х гг. справедливости ради отметим, что репрессивные меры применялись к представителям мусульманского духовенства сравнительно редко и лишь к наиболее реакционной его части. Основой для обвинений в основном становилась профессиональная деятельность служителей культа. Большинство из них пережило лагеря, но лишь немногие вернулись после этого к религиозной деятельности. Опасаясь дальнейших репрессий, многие представители духовенства публично заявляли об отказе исполнять религиозные обряды.