Лубочная книга

Лубочная книга

ГЛУП ЛИ «ГЛУПЫЙ МИЛОРД»?

Еще в школе мы узнаем, что Н. А. Некрасов мечтал о времени,

Когда мужик не Блюхера
И не милорда глупого —
Белинского и Гоголя
С базара понесет,

и прочно усваиваем, что «Повесть о приключениях английского милорда Георга» глупа. Если даже кому-нибудь приходит в голову усомниться в этом, проверить мнение Некрасова весьма и весьма сложно, так как с 1918 года роман не переиздавался и имеется только в крупнейших книгохранилищах.

Мы не знаем не только «Милорда», но и другие лубочные книги, которыми зачитывались предки. По сути дела из истории отечественной культуры почти вычеркнут целый пласт литературы, представленный несколькими тысячами названий, читавшийся почти два века и сыгравший немалую роль в формировании народного мировоззрения.

Для доказательств популярности лубочной литературы достаточно сослаться на мнение такого авторитетного и компетентного свидетеля, как Лев Толстой. Его сын, Сергей Львович, вспоминал, что в конце 1880-х годов отец «любил предлагать такую загадку: кто самый распространенный писатель в России? Мы называли разные имена, но он не удовлетворялся ни одним из наших ответов. Тогда мы его спросили: кто же самый распространенный писатель в России? Он ответил: Кассиров»[1]. Книжная статистика подтверждает мнение Толстого: многочисленные книги И. С. Ивина (печатавшегося обычно под псевдонимом И. Кассиров) расходились тиражами, на порядок превышавшими тиражи Тургенева, Щедрина, самого Толстого и других известных и популярных писателей того времени.

В конце XIX века ежегодно выходило около сотни новых лубочных книг, не говоря уже о многочисленных переизданиях, а суммарный ежегодный тираж их превышал четыре миллиона экземпляров.

Сейчас эти книги, составлявшие когда-то излюбленное чтение русских читателей из народа, совершенно забыты. Они никогда не переиздавались; названий популярных произведений и тем более изложения их содержания нельзя найти не только в курсах истории русской литературы, но даже в справочниках и энциклопедиях. Любому второстепенному отечественному литератору XIX века посвящено больше книг и статей, чем всей лубочной литературе.

Подобное пренебрежение и забвение отнюдь не случайны. Представители образованной части общества, претендовавшие на роль выразителей интересов народа, его защитников и покровителей, в то же время зачастую отрицательно относились к реально существующей народной культуре. Они стремились не столько развить ее, сколько переделать в соответствии со своими представлениями и идеалами. Лубочная книга этим представлениям не соответствовала, и с ней велась ожесточенная борьба. Подобные издания называли «пошлыми, вздорными и глупыми книжонками», находили в них «дух <...> нагого цинизма, неприличных любовных случайностей», утверждали, что они рассчитаны на спекуляцию народным «невежеством и народными предрассудками».

За всем этим стояло патерналистское отношение к народу, который невежествен, суеверен и не подымает своей пользы. Превознося фольклор, писатели и литературные критики того времени презрительно отмахивались от современной народной культуры. Упомянутый выше лубочный писатель И. С. Ивин вполне резонно адресовал критикам лубка вопрос: «Неужели можно допустить, что наш народ, при всем его глубоком разуме и мудрости <...> при всех его нравственных достоинствах и чисто христианских идеалах <...> неужели <...> возможно допустить, чтобы этот народ в продолжение целого века читал и слушал одну сущую пошлость и дрянь?»[2]

По собранным в этом сборнике наиболее популярным и примечательным образцам лубочной словесности читатель сам может удостовериться, кто и насколько прав в этом споре. Можно предполагать, что он позавидует убежденной вере авторов в осмысленность и справедливость мирового порядка, восхитится непосредственностью восприятия и ясностью нравственных идеалов. Не исключено, правда, что современник снисходительно улыбнется, столкнувшись с наивностью и упрощенностью их представлений о жизни.

В чем же специфика литературного лубка?

Лубочной литературой принято называть издательскую продукцию, обращенную к читателям из социальных низов, или, используя широко употреблявшийся в то время и весьма аморфный по содержанию термин, из «народа». От литературы «образованных» читателей ее отличали не столько тематика и поэтика, сколько характер издания и распространения, а также некоторые связанные с этим внешние характеристики книги (оформление, форма заглавия и т. д.). Еще в середине XIX века известный фольклорист и этнограф И. П. Сахаров отмечал, что «лубочные издания книг, книжек, листов и листочков есть на Руси издания народные. Серая бумага, блестящая раскраска картин, дурные оттиски, неправильный рисунок — составляют главные отличия лубочных изданий»[3].