Сначала я, конечно, прочёл её стихи – ждал кого-то в Доме Печали, взял с полки первый попавшийся томик… «Ты, я вижу, Ракитиной прям заинтересован, – напрямую начал балагурить знакомый журналист, – костюм понравился? Она как раз не замужем, пойдём на ихний этаж, познакомлю!» – «Так рекламируешь, как будто она в костюме Харли Квинн», – отшутился я. Конечно, заводить знакомство на подобных основаниях фертильности для меня было немыслимо. На заднике обложки она красовалась едва ли не в полный рост в деловом костюме «урюпинский трикотаж» – такое можно повестить в полиции, в комнате малолетних преступников, чтобы навсегда отбить им не те наклонности и привить те.
– Катя, привет ещё раз, это я… – выдавил кое-как я, невольно отворачиваясь от Светки.
В напряжении мне ответил совсем другой голос. И я понял, чей! Новой подруги Дошкина: мы со Светкой встретили их дня три назад и зашли неплохо всё в тот же «Спорт».
– О, а что это ты мне звонишь?! – удивилась она басовитым голосом, пропустив или не расслышав даже обращение «Катя», – ты что-то хотел мне сказать?..
Перепились тогда, и потом, когда заведение закрывалось и нас выгоняли, кто-то кому-то должен был позвонить, и звонили уже почему-то с моего телефона, вот у меня её номер и остался – я перепутал!
– Сказать, – повторил я, – да. У тебя очень большая, пышная, комфортабельная… – я бросил взгляд на приготовившуюся к броску поэтессу, – поп-па!
Аппарат был выхвачен, я не стал за него бороться, отлично понимая, что всё равно не смогу говорить, если рядом Светка.
Как её зовут, я не помню (может, тоже Катя), не помню, о чём она говорила, но одно ведь запомнилось! Интересно, осмелится ли гневная поэтесса ей перезвонить чтоб «вправить мозги» – было бы забавно.
«Спорт» явно отменялся. Про намеченную встречу я не сказал, и мне щедро обменяли две монеты на обратный проезд на выслушивание ещё двух стихов.
6.
В автобусе нахлынули воспоминания. Что называется притеплился к ледяному седалищу – сел и как приклеился.
В городской «гармошке» можно было и не платить поздно вечером – и не так, как днём, когда очередного бродягу или наглеца теребит билетёрша, а он упорно отворачивается, а то и посылает матом. Когда поздно, и едешь почитай один на один с отработавший свой безумный день «тёткой» (иной раз не намного тебя старше), она уже на тебя смотрит почти ласково, ей уже даже лень подходить. В коммерческом, однако, увильнуть трудней: как уже вспоминалось, бывает жёсткость. А на последних рейсах контролерши, бывает, выходят на МЖК, на первом пятачке, – но обилечивают всех заранее. Я не сопротивлялся – отъёму денег и приливу меморий. В темноте-мерзлоте скрипучего салона как будто волны начали по-морскому плескаться и шуметь, что-то замелькало никогда здесь никем невиданное – в ярких панамах и бикини, и над этим всем как будто висит и смеётся раскалённое больше, чем добела – нездешнее солнце…
…В тот день – знакомства со Светкой – я ехал из деревни в Тамбов, но вместо автобуса сел на подвернувшуюся попутку, и водитель увёз меня в Котовск. (Я обрадовался, что как раз по пути выйду в Строителе, но он, как оказалось, решительно и спешно гнал по той самой «полугрунтовке» – в сам Котовск!) Там, уже в полнейших темноте, морозе и безлюдстве, мне повезло сесть в последний – сломавшийся потом в дороге – «пазик» до Тамбова, а уже после всего этого… В общем, декорации и пертурбации были самые нуарно-ночные, и тут я случайно наткнулся на неё в автобусе – и не в деловом костюмчике, а, показалось, даже кое-чем сбивала прям на поддатую Харли!.. Через два дня я был у неё, у «юной» журналистки Светланы Ракитиной,
Но Светка что, не о ней мне, конечно, вспоминалось. При всём моём уважении, Светка – как для Робинзона Пятница, как для примерного трудяги (зачёркнуто «пьяницы») – всё та же пятница. Я просто понял, что мне в тупике уездного города Т. не миновать её чисто статистически: если человек не замужем, пишет стихи да при этом ещё и женского полу…
Вы хотите сказать, что ночь действительно настанет? Может, всё же рассвет?.. Я, честно говоря, рассчитывал всё и мечтал, что скоро заматерею на своём писательстве. Думал, ещё немного, и вот я вырасту настолько, что Строитель этот, Тамбов и прочее, с их мелкими людишками в «Икарусах» нелетающих и черепашьих «пазиках», останутся, как при взлёте лайнера, козявками внизу, а мы с Катрин, как два атланта, протянем друг другу руки поверх городов и континентов. Какой тут Джереми Скотт, какие Лакруа, Кажфингер, Юдашкин и Дошкин! А вышло…
Если на мгновение осветить фонариком предметы в темноте и паутине, то и за этот миг ты увидишь их расположение. Как будто фокусник – р-раз! – и сдёрнул покрывало. И я увидел… В темноте, в глубине и беспорядке своего сердца…
И освещает всё в пещере – не молнией, то фотовспышкой – одна вскользь брошенная, но преисполненная грозной значимости её фраза: «А у тебя ничего нет!..»