Луч тени

Я сделал вид, что любуюсь закатом, окрасившим небо где-то за виноградником.

— Как это мы с тобой, — пробормотал я, — умудрились попасть впросак?

— Опять ты со своими упреками!

Наши спутники между тем повернули обратно.

— Нам пришло в голову, — заявил глава семейства, — что в первый вечер не стоит перегружать желудок. Вы голодны?

— Еще как! — возразил я.

— А-а… — протянул он разочарованно. — Тогда поищем харчевню подешевле.

Через два часа я уплетал за обе щеки в трактире «Пират». При виде моего аппетита он стал проявлять признаки беспокойства.

— Как ты относишься к еде? — спросил он внезапно.

— Великое дело, — ответил я.

— Оно и видно, — сказал он, пытаясь изобразить улыбку на расстроенном лице. — Не думал, что ты из породы обжор.

— Надо есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть, — добавил он с дрожью в голосе, провожая жадным взором каждый кусок, исчезавший у меня во рту.

Я подлил немного оливкового масла в тарелку. Пришлось все же наступить себе на горло и послушаться против воли его совета отказаться от рыбной закуски. Однако, когда он стал настаивать, чтобы мы пропустили и первое, я не согласился.

— Тебе бы только настоять на своем! — воскликнул он.

— Нет, просто хочется есть!

— Пожалуй, поем и я, — заколебался он, поглядывая на свою жену.

— Тогда и я, — сказала она.

Боязнь заплатить за еду, которую съели другие, была написана на их вспотевших лицах, освещаемых светильником в виде керосиновой лампы, висевшим над головой. Привыкнув, подобно всем жадным людям, недоедать дома и обжираться в гостях, они не знали, как поступить в необычном для них положении. В самом деле, аппетит мой рос от блюда к блюду. В тот вечер я на собственном опыте убедился в справедливости пословицы, гласящей, что аппетит приходит во время еды.

Отведав филе рыбы-меч, я спросил официанта, собиравшегося забрать у меня пустую тарелку:

— А окуньки у вас свежие?

— Не усердствуй, — сказала моя жена.

— Сегодняшнего улова, — ответил официант.

— Несите, — сказал я.

Вернув официанту меню, я искоса взглянул на сидевших напротив супругов, не решаясь посмотреть им в глаза. На лице у них было написано нечто среднее между возмущением и ненавистью.

Пришлось и им съесть окуньков. Потом я заказал сыр, они тоже; я отпробовал ореховый торт, они — мороженое; я — ананас, они — фрукты в сиропе; я выпил кофе, они — по рюмке спиртного для пищеварения.

Под конец они были вне себя и кипели от злости. Пошатываясь, вышли из-за стола. Только ребенок ликовал, но материнский подзатыльник тут же привел его в чувство.

В гостинице глава семьи попросил:

— Супружеский номер.

— Хорошо, — кивнул портье, вручая ему ключ. — Двенадцатая комната на втором этаже.

Он пошел было к лестнице, но, словно внезапно что-то вспомнив, остановился и сказал:

— И добавьте еще кроватку.

Портье оторвался от книги для записи постояльцев:

— Вам супружеский или трехместный?

— Супружеский, но с кроваткой.

Ему было немного не по себе, но жена подбадривала его уверенным взглядом.

— А кроватка для кого? — спросил портье.

— Для малыша, — ответила мать, подталкивая вперед ребенка, которого до того прикрывала юбкой.

Взглянув на него с некоторым изумлением, портье воскликнул:

— В следующий раз просите трехместный номер, так мы скорей договоримся.

Он вручил мужу ключ от восемнадцатого номера. Тот покорно развел руками.

— Спокойной ночи, — сказал он нам, и его рослая фигура исчезла за дверью.

Едва мы вошли в номер, как я налетел на свою жену:

— Это ты подбила меня на поездку со жмотами.

— Конечно, во всем всегда виновата я.

— Да! — воскликнул я без особой убежденности и плюхнулся в постель.

Сил не хватало даже для ругани. Семь лет назад мы уже попадали в подобную переделку и всякий раз вспоминали об этом с ужасом. Но тогда речь шла лишь об одном человеке. Может, и прав Кафка, утверждая, что скупой человек — самое несчастное создание на земле, но должен заметить, что два скупердяя — это чудовище о двух головах, каждая из которых думает об одном и том же.

— А ты обратила внимание на ребенка? — добавил я. — Когда за него надо платить, его прячут.

Утром мы долго ждем их в светлом зале с накрытыми для завтрака столиками. Наконец они появляются с измятыми лицами и покрасневшими глазами.

— Что с вами? — спрашивает моя жена.

— Всю ночь мучились желудком, — отвечает она слабым голосом, усаживаясь на стул. — А вы?

— У нас все в порядке.

— А нас просто вывернуло наизнанку. — Муж облокотился на стол и прикрыл глаза ладонью. — От вчерашних излишеств.

Жена его тоже сидит как в воду опущенная.

Помолчав немного, он добавляет:

— Мы решили, что лучше расплачиваться врозь. У нас с вами разные привычки.

— Ладно, — согласился я.

Полюбовная сделка закончилась весьма неожиданно: вместо того, чтобы сблизить, она еще больше отдалила нас друг от друга. В машине теперь царило напряженное молчание, прерываемое одной-двумя вымученными фразами, что отнюдь не смягчало атмосферу взаимной неприязни.

Наши спутники протестовали против малейших отклонений от маршрута, намеченного совместно месяц назад.

— Наметили, и баста! — говорил муж, заливаясь краской.