Лучик-Света

Но ее первый же вопрос уничтожил завесу неизвестности, как-то защищавшей мою психику от трагической перспективы:

– Вам приходилось встречаться с тем, что называется саркомой? Вы знаете, что это такое?

Я стал мяться:

– Как вам сказать? Близких, как будто, миновало. А я, вроде бы, представляю… Но если понадобится объяснить, то вряд ли сделаю это достаточно точно…

– Понятно. Это быстро прогрессирующая злокачественная опухоль, то есть, форма рака. К сожалению, современная медицина лишь пытается как-то с ней бороться, но в вашем случае болезнь находится на завершающей стадии, и надеяться на чудо не приходится. Вы простите меня за столь неприятную откровенность, в разговоре с вашей супругой я позволить ее не могу, но вы это должны знать. Вам просто необходимо это знать, чтобы помочь ей прожить без мук оставшиеся месяцы, может недели! Более точно вам никто не скажет. И никто, чтобы ни говорил, как бы не успокаивал, что бы ни обещал, уже не поможет. Даже операцию вашей супруге мы делать фактически не стали, поскольку после рассечения обнаружили многочисленные и широко разветвленные метастазы. Слишком поздно. Слишком поздно. Извините, я должна идти к больным. А вы… Если она вам дорога, вы сердцем поймете, как вам быть. Извините! – закончила разговор врач и вышла задолго до того, как я, ошеломленный и потерянный, стал понимать смысл услышанного.

Мне сразу показалось, будто земля уходит из-под ног. Меня действительно зашатало, замутило. Мне самому медицинская помощь пришлась бы в самый раз, но в тот момент я думал не о себе. Как же переживешь это ты, мой Лучик-Света, когда узнаешь столь безапелляционную истину? Как вообще это может пережить живой жизнерадостный уверенный в предстоящем счастье и продолжительной жизни человек?

В один момент всё оказалось отсеченным, всё в прошлом, и ничего в будущем! Будто тебя уже нет! Человеческий мозг понять это не в состоянии. Он ведь всегда работал на перспективу; он всегда решал любые и даже самые сложные задачи только в интересах собственного выживания; он всегда преодолевал самые невероятные трудности, лишь бы укрепиться на этом свете; он всегда боролся за благополучие того, кому служил от рождения, а, возможно, от самой зиготы… И вот теперь этому мозгу стало ясно, что тому телу, которому он добросовестно служил днем и ночью, уже ничем не помочь! И если сейчас он еще соображает, то завтра и это окажется не в его силах!

Как такое понять и, тем более, принять? Как вынести эту обиду, разочарование, злость и зависть к тем, кто останется потом, кого такая беда счастливо обошла стороной… «Почему не повезло именно мне?» – будешь спрашивать ты в недоумении и отчаянии.

Через день нам неожиданно позвонили из собеса (я уже всем, где просили твой телефон, давал свой домашний или рабочий). Столь необычная оперативность социальных служб предвещала что-то недоброе, хотя нас, точнее, тебя, всего-то приглашали зайти к ним в ближайшие дни и даже в удобное для тебя время.

Мы не стали медлить, и на следующий день тебе вручили документы, подтверждающие инвалидность первой группы. Дожидаясь тебя в коридоре, я и не предполагал такого развития событий. Оно меня почти оглушило осознанием того, как далеко зашла наша беда. Слава богу, было заметно, что ты не совсем понимаешь происходящее.

– Вот те раз! – ты обрадованная выскочила из кабинета. – Первая группа! Надо же! Теперь и на работу ходить не надо, а деньги всё равно заплатят! Сплошной отпуск начинается, Сережка!

Но поглядела на меня, непроизвольно потускневшего от такой новости, и, видимо, стала, наконец, понимать, что радоваться первой группе не стоит, если даже чувствуешь себя совершенно здоровой.

– Сережка! – твоё радостное настроение перешло в тревожное. – Это что же такое? Они меня списали, как неполноценную, что ли? Я же здорова! Послезавтра мне из отпуска выходить… Как же теперь?

– Ничего особенного, мой Лучик! – только и смог я выдавить из себя. – Выйду пока один и всё там разведаю! И документы твои сам в отдел кадров отнесу. Пусть они для начала сами разберутся в этой заумной писанине! Договорились? А ты немного отдохнешь от меня и от них, почитаешь спокойненько… Красота! – усиленно успокаивал я тебя.

Мы молча добрели до дома, где ты, уже подавленная, ушедшая в себя, молча пролежала на диване до вечера, будто меня не было рядом. Но и я пребывал в замешательстве, не зная, как быть: отвлекать тебя от мрачных мыслей или же оставить в покое. Но чтобы отвлекать, мне следовало действовать более активно, стало быть, стремиться к чему-то конкретному, а я и сам не выходил из растерянности и промаялся до вечера в самых страшных прогнозах, стараясь не попадаться тебе на глаза. Я не знал, к чему теперь мы должны стремиться?

Оказалось, что всё это время ты вовсе не хандрила, поскольку пришла к вполне определенному решению, хотя никто не мог нам подсказать, насколько оно верное:

– Сереженька, а если мы действительно съездим в Уфу?