Лучик-Света

Надо сказать, тайно я всё-таки мечтал о чьей-нибудь помощи в моём хозяйстве, основательно запущенном, и в уходе за тобой, а я тем временем, возможно, и отоспался бы. Надо сказать, что такие предложения ко мне поступали неоднократно. Не только от Нины Ивановны. Свои услуги предлагали и твои хорошие и многочисленные подруги из КБ, вот только я всякий раз им отказывал, уверяя, что мы и сами с тобой управляемся.

Что говорить, мне были понятны искренние порывы этих милых девчат, но я понимал и то, что их намерения вызваны острой жалостью к тебе. Более того, они не просто тебя жалели, они все знали о том, что тебя ждет, потому совестились, терялись, не знали как себя вести рядом с тобой. Любые обнадеживающие слова в таком случае являются обманом, дополнительно ранящим, а говорить о реальности, или расспрашивать тебя о твоем состоянии всякому человеку, не лишенному совести, было вообще не по себе. Вот я и отказывался, чтобы не ставить ни их, ни тебя в сложное положение.

Глава 18

Ты почти всегда молчала, не пуская даже меня в свои мысли. Меня это тревожило, ведь от болезни страдало твоё тело, но не мысли, – ты постоянно о чем-то думала. Но о чем? Отвлечь тебя мне не удавалось – ты всякий раз отвечала коротко и односложно, хотя и с нежной улыбкой, как бы, извиняясь за то, что вынуждена поступать именно так.

И всё-таки однажды, кажется, первого марта, когда я поздравил тебя с долгожданной весной и спросил, не распахнуть ли в связи с этим шторы, ты попросила пить (постоянно пересыхало в приоткрытом рту) и едва слышно спросила меня, сидящего рядом и молча поглаживающего твою руку:

– Сереженька, ты помнишь нашу поездку в мою деревню?

– Еще бы! – вполне искренне откликнулся я, в деталях представив ту чудесную, тихую и радостную нашу поездку не столько в твою деревеньку (мы в нее и не заходили), а в подлинно русскую тихую природу. В ней ты провела своё детство, и ее вклад в то, что ты стала именно такой, какой я тебя узнал, мне казалось, был весьма значительным.

Места там всюду радовали глаз. И вокруг было настолько вольготно, что и слова не требовались: и лесок с какими-то ягодами и грибами; и полевая пыльная дорога меж пшеничных полей; и длинный-предлинный глубокий пруд, вытянувшийся чулком.

Пруд редко посещали жители деревни из-за его удаленности (ты, мелкая босоногая девчонка, часто одна гоняла к нему на убогом велосипедике). Особо красиво смотрелись склоненные к пруду ивы, и прочие деревья, привлекающие взор красивыми оттенками листвы на фоне уже потухшей вдоль берега листвы, незатронутой поспешно ныряющим за обрывистый берег солнцем…

На обратном пути, основательно уставшие, скорее из любопытства, мы зашли на маленькое уютное кладбище, стиснутое со всех сторон полями. И мне представилось, будто высоко парящие над ним птицы воспринимают это кладбище как маленькое березовое пятнышко посреди бескрайних желтых полей. Красивое пятнышко, драматичная суть которого скрыта от птичьих глаз плотно сомкнувшимися березовыми кронами.

Притихшая, ты переходила от одной неухоженной могилки с овалом выцветшей фотографии к другой, и я по наивности полагал, будто ты делала это из-за такого же любопытства, какое возникло у меня. До тех пор, пока в одном месте ты приостановилась и с грустью выдохнула:

– Это моя бабушка… Это мой дед… А там, видишь? – ты взмахнула рукой в сторону. – Обе мои тетки…

Теперь я вспомнил это живо и одновременно услышал от тебя:

– Сереженька, я хочу, чтобы и меня там похоронили. На нашем маленьком кладбище. Там всегда тихо, там мои дед и бабушка. Они меня больше всех любили, больше родителей, а я очень любила их. Я хочу к ним… И деревья там большие, и летом прохладно, и зимой красиво… Ты сделаешь? – спросила ты одними губами с надеждой, непонятной здоровым людям, и задержала ладошкой невысказанные мною слова: «Ну, о чем это ты? Скоро дело пойдет на поправку!»

И я покорно промолчал, не перебивая тебя, наконец, разобравшись, о чем ты напряженно думаешь в последнее время. А мне казалось, будто ты что-то вспоминала. Хотя, наверное, и это было…

– А еще я хочу, – продолжила ты пересыхающим ртом, – быть в моем белом платье. В том, которое мы купили с тобой к свадьбе. Оно мне очень нравится! И гроб чтобы обтянули белым.

Я не выдержал, отчаянно напрягаясь, чтобы не зарыдать:

– Лучик мой, всё-всё ещё будет хорошо. И свадьба будет…

Ты улыбнулась с тем выражением, которое выдало полное понимание всех твоих перспектив, но было очевидно, что они тебя совершенно не страшили. Ты готовилась или уже была готова к тому, что случится с неизбежностью, и не тешила себя успокоительными иллюзиями.