Лучшая фантастика XXI века

– Может, ты для разнообразия будешь вести себя по-человечески? Может, немного наладишь отношения с людьми, которым, возможно, придется спасать твою жалкую шкуру во время следующей ВКД?[69] Это для тебя недостаточный повод? Потому что скажу тебе откровенно, сейчас я верю всякому зверю, но только не тебе. Я даже точно не знаю, с кем разговариваю.

– Я не виноват. – Впервые на его лице отражается что-то помимо обычного спектра страха, замешательства и бесхитростного расчета. – Это вы, это вы все. Вы говорите… исподтишка. Думаете исподтишка. Все вы, и мне больно. – Его лицо ожесточается. – Ты мне даже не нужна, – рычит он. – Я тебя не хочу. Я бы сам справился со стройкой, я говорил Шимпу, что могу это сделать…

– Но шимпанзе счел, что тебе все равно следует меня разбудить, а ты всегда слушаешься шимпанзе, верно? Потому что шимпанзе лучше знать, шимпанзе – твой босс, шимпанзе – твой гребаный бог. Вот почему мне пришлось вылезать из постели и возиться с ученым идиотом, который не может даже поздороваться без указания свыше. – У меня в голове что-то щелкает, но я уже завелась. – Хочешь настоящий образец для подражания? Хочешь на кого-то равняться? Забудь шимпанзе. Забудь миссию. Посмотри вперед. Посмотри, что хочет переехать твой драгоценный шимпанзе лишь потому, что оно оказалось у нас на пути! Это существо лучше любого из нас. Оно умнее, добрее, оно не желает нам зла…

– Откуда ты знаешь? Ты не можешь знать!

– Нет, это ты не можешь знать, потому что ты недоразвитый! Любой нормальный троглодит сразу бы это заметил, но ты…

– Это безумие, – шипит Дикс. – Ты безумна. Ты плохая.

– Я плохая! – Я слышу в своем голосе визгливые нотки, на грани истерики.

– Для миссии.

Дикс поворачивается ко мне спиной и уходит.

У меня болят руки. Я изумленно опускаю глаза: кулаки стиснуты так сильно, что ногти впились в ладони. Я с трудом их разжимаю.

Я почти помню это чувство. Раньше я постоянно его испытывала. Когда все имело значение, когда страсть еще не превратилась в ритуал, ярость не остыла до презрения. Когда Сандэй Азмундин, воин вечности, еще не опустилась до оскорблений недоразвитых детей.

Тогда мы были пылкими. Части этого корабля до сих пор выжжены и необитаемы. Я помню это чувство.

Чувство жизни.

* * *

Я жива, и я одна, и меня тошнит от идиотов. Существуют правила и существуют риски, и нельзя будить мертвых просто так, но пошло все к черту. Я вызываю подкрепление.

У Дикса должны быть другие родители, по крайней мере отец, ведь не от меня же он получил свою Y-хромосому. Я проглатываю волнение и проверяю список экипажа; нахожу хромосомные последовательности, сравниваю.

Ха. Только один другой родитель: Кай. Интересно, совпадение ли это – или шимпанзе сделал слишком много выводов из нашей страстной оргии в Большом провале?[70] Не имеет значения. Он такой же мой, как и твой, Кай, пора взять на себя ответственность, пора… Вот дерьмо. Только не это. Пожалуйста.

(Существуют правила. И существуют риски.) Три стройки назад. Кай и Конни. Оба. Один шлюз заело, до другого слишком далеко, отчаянный бросок по корпусу «Эри». Они попали внутрь, но смещенное в фиолетовую область фоновое излучение успело сва рить их в скафандрах. Они еще несколько часов дышали, разговаривали, шевелились и плакали, как будто еще были живы, а их внутренности разваливались и вытекали…

В ту смену дежурило еще двое, еще двое разбиралось с последствиями. Ишмаэль и…

– Э-э, ты сказала…

– Ах ты говнюк!

Я подлетаю к сыну и со всей силы бью его по лицу, мной движут десять секунд разбитого сердца и десять миллионов лет отрицания. Я чувствую, как за губами поддаются его зубы. Он падает на спину, его глаза выпучены как телескопы, кровь капает изо рта.

– Ты сказала, я могу вернуться!.. – скулит он, отползая от меня.

– Это был твой гребаный отец! Ты знал, ты при этом присутствовал! Он умер у тебя на глазах, и ты ничего не сказал мне!

– Я… я…

– Почему ты не сказал мне, урод? Шимпанзе велел тебе соврать, да? Ты…

– Я думал, ты знаешь! – кричит он. – Почему ты не знала?

Ярость выходит из меня, словно воздух сквозь пробоину. Я оседаю на псевдоподию, закрыв лицо руками.

– Прямо в журнале, – хнычет он. – Все это время. Никто не прятал. Почему ты не знала?

– Знала, – вяло признаю я. – То есть… я хочу сказать…

Я хочу сказать, что не знала, но на самом деле я не удивлена, глубоко внутри. Просто… через некоторое время перестаешь смотреть.

Существуют правила.

– Ты даже не спросила, – тихо говорит мой сын. – Как у них дела.

Я поднимаю голову. Дикс смотрит на меня широко распахнутыми глазами с другого конца комнаты, прижавшись к стене, слишком напуганный, чтобы метнуться к двери.

– Что ты здесь делаешь? – устало спрашиваю я.

У него срывается голос. Он пытается еще раз:

– Ты сказала, я могу вернуться. Если сожгу связь.

– Ты сжег связь.

Он сглатывает и кивает. Тыльной стороной ладони стирает кровь.