Гул реактора здесь становится еще сильнее. Кэрол открывает дверь пожарного выхода, и звук снова усиливается. Рядом с дверью – стойка с маленькими наушниками, вероятно, чтобы заглушить шум. Кэрол останавливается, берет наушники и подключает их к своей СОД.
Я несколько раз встряхиваю головой, чтобы избавиться от заложенности в ушах, а также надеюсь, что шум станет чуть тише. Ничего подобного не происходит; просто я начинаю привыкать к нему.
– Сера, – говорит Кэрол. Вероятно, ей удается перекричать гул в подземелье. – С тобой все хорошо?
"Этот шум, – отвечаю я. – Сбивает с толку".
– Ты сможешь работать?
"Я смогу работать", – я отвечаю на автомате, но решаю приложить все усилия, чтобы у меня получилось. Во время поиска я полагаюсь на свой слух. И хотя от этого шума у меня мурашки по коже, я могу сосредоточиться настолько, чтобы расслышать любой, малейший звук, доносящийся сквозь этот гул. У меня феноменально острый слух. И, несмотря на все затруднения, я не утратила его.
Согласно полученному плану, нужный нам канал доступа к коридорам и туннелям для обслуживания внутреннего контура реактора находится на этом этаже.
Кэрол стучит пальцем по экрану своей рации и возмущенно качает головой.
– Сигнал не проходит, – говорит она.
Я знала, что связи здесь не будет. Думаю, и она об этом знает, но все равно нужно было проверить. Похоже, люди намного больше боятся потерять доступ в Интернет, чем я – к "Моданету". Вероятно, это связано с тем, что возможности "Моданета" весьма ограничены, в то время как Интернет представляет безграничные возможности для связи, социального общения, а также поиска информации; он дает людям ощущение, что они смогут решить любую проблему, если только получат дополнительную информацию и смогут привлечь к решению как можно больше других людей. Однако я знаю, что мне нужно полагаться только на себя. Я никогда не видела Интернет, разве что мельком на устройствах людей, и не переживаю из-за того, что не могу прибегнуть к его помощи.
Когда я проходила обучение, Дейси говорила мне, что я не должна смотреть на мониторы, вот я этого и не делаю. В ЦНИИ, если ты посмотришь один раз на монитор, получишь вербальное предупреждение. Если посмотришь еще раз – получишь предупреждение, и тебя на время отстраняют от работы. А также лишишься разных привилегий вроде возможности поплавать в свободное время. Если ты – молодая, полная сил собака, то это ужасно неприятно, когда тебе не позволяют поплавать в свое удовольствие.
В конце светлого коридора из открытой двери вылетает дрон размером с воробья. Он летит вдоль стыка стены и потолка, ныряет в следующую дверь и скрывается из виду. При этом он издает ужасные звуки, похожие на жужжание осы.
Все мое тело напряжено. Здесь слишком много всяких раздражителей.
– Эй, – говорит Кэрол. – Все хорошо. – Она пристально смотрит на меня, и мне кажется, что она пытается не только успокоить, но и предупредить о чем-то. Я пытаюсь немного расслабиться, чтобы она не замечала моего напряжения.
Мы идем дальше. Я стараюсь не отставать и следовать за ней, но с каждым шагом чувствую себя так, словно бреду по грудь в воде. Я вхожу за Кэрол в комнату, где мы маневрируем между лабораторными столами, пока не оказываемся в просторном складском помещении. На двери – кодовый замок, но есть и обычный замок с дверной ручкой. На кодовом замке мигает оранжевая лампочка, однако Кэрол не обращает на нее внимания и достает ключ. Она отпирает замок почти бесшумно.
Дверь открывается, и мы оказываемся в коридоре с решетчатым полом и бетонными стенами. Он очень узкий и тускло освещен. Три дрона размером с собачьи лапы бросаются врассыпную от открытой двери. Другие – размером с голубей – с писком летят под потолком. Один из них вдруг пикирует вниз и прямо у меня на глазах из него появляются колесики, а летательный аппарат втягивает корпус, после чего он, ни на секунду не останавливаясь, продолжает движение по полу.
– Блин, – говорит Кэрол. Она тоже наблюдала за дроном. – Думаю, они пытаются отвлечь наше внимание от передвижения их дрона. Черт, Сера, ты точно справишься?
"Я смогу работать", – снова повторяю я, и ответ приходит быстрее, чем я успеваю его обдумать. Но, даже обдумав, я не меняю его.
Я делаю шаг вперед и замираю. Я чувствую, как мой голос рвется из груди, пытаюсь помешать этому, но не могу. После появления всех этих дронов он словно начинает жить своей жизнью, так что у меня щиплет в глазах, а во всех суставах ощущается зуд. Я заставляю себя снова двигаться вперед навстречу всему этому мельтешению в коридоре. У меня получается, я могу идти, но мой голос все же вырывается наружу тихим, похожим на стон, рычанием.
Мимо нас следует дрон-уборщик, он огибает меня и с чавканьем проходится своей щеткой-валиком по решетке перед собой.
Я открываю пасть и тяжело дышу. Чувствую запах тревоги в своем дыхании. По крайней мере я не могу скулить, пока у меня так широко раскрыта пасть. Жужжание и скрежет, издаваемые дронами, наполняют узкий коридор, эти пронзительные звуки слышны даже через глухой бесконечный стон станции.