Лучшая из лучших

— Аналогично, — ответил Максим на рукопожатие и посмотрел на юриста. — Пока ничто не предвещает, — ответил тот на немой вопрос и пропустил своего клиента внутрь. Она сидела вполоборота за длинным столом и демонстративно не оборачивалась на звук открывшейся за спиной двери и голоса вошедших. Интересно, она эту сцену репетировала? Фомин сел напротив, облокотился, почти нависнув над столом, и принялся внимательно ее разглядывать, даже не пытаясь соблюдать какие-то нормы этикета. — Вы у нас Фомин Максим Сергеевич? — обратился к нему юрист — молодой худощавый парень. — Да, — односложно ответил Фомин, не отводя взгляда от женщины, которая старательно изображала, как она заинтересована лежащими на столе рабочими документами. Как описать обычного человека? Не обладающего эффектной внешностью, характерной мимикой, запоминающейся улыбкой, красивым голосом? Типовой такой, как квартира со стандартной планировкой? У кого-то потолки низкие, как рост у людей, у других коридор узкий, как тонкие пальцы у женщины, у третьих — чердак от жадности течет… Инга Павлова в этой градации была хрущевкой улучшенного проекта. Строились такие на стыке семидесятых-восьмидесятых с чуть расширенной кухней вместо привычных четырехметровых пищеблоков и тамбуром перед входной дверью. Внутри терпимо и даже неплохо, если не поскупиться на ремонт, а снаружи — унылая серая панелька, местами подкрашенная ко дню города, но все равно облезлая.

— Моя клиентка, — продолжил юрист, — Инга Витальевна Павлова обратилась в наше агентство с просьбой помочь с процедурой досудебного урегулирования имущественных споров при расторжении брака.

— Бюро, — снова ответил Фомин одним словом, продолжая разглядывать Ингу. — Что, простите? — не понял юрист. — Агентство — это у риелторов, а у юристов — бюро. — Давайте не будем придираться к словам, — стушевался консультант. — Согласно документам, вы и Инга Витальевна состояли в браке с две тысячи двенадцатого года. — И она может это подтвердить? — включился в разговор адвокат Константин Игоревич.

— Да… Вот свидетельство о браке, — молодой юрист, не вполне понимая суть вопроса, протянул адвокату копию документа. — А вот о разводе. — Позвольте взглянуть на оригиналы, — Беликов поднялся со своего места и, не дожидаясь согласия, вплотную подошел к молодому консультанту.

— Да… Конечно, — неуверенно ответил тот. — Копии всех документов были приложены к исковому заявлению.

Сейчас Игоревич научит его жизни. Уже психологические приемчики в ход пошли. Над пареньком, который практикует от силы пару-тройку лет, нависает матерый юрист, который разбирал еще дела августовского путча.

— Надо будет заказывать экспертизу, — задумчиво произнес адвокат, разглядывая розовый бланк свидетельства. — У вас есть сомнения в подлинности документов? — переспросил консультант.

— Понимаете, какое дело, — обратился к нему Максим, наконец оторвав взгляд от напряженно молчавшей Инги. — Гражданка утверждает, что мы с ней состояли в законном браке, а я вижу ее второй раз в жизни. В кабинете повисла немая пауза, и было видно, как у молодого юриста едва заметно дернулся глаз. Нанявшая его клиентка явно утаила ряд критически важных подробностей. Молчание прервал тяжкий вздох женщины, за которым последовал театральный всплеск руками и заранее приготовленный монолог:

— Вот я так и знала! Десять лет жизни коту под хвост! Какие слова он мне говорил! Мне все подруги завидовали… Во жжет — как дуговая сварка. Хотя внутренний Станиславский рассерженно бьет ладонью по столу с криками «Не верю! Выгнать эту бездарность из театра! Навсегда!» Не так он ее себе представлял, напрягая память и стараясь вызвать из ее глубин забытый образ. Воображение рисовало мост, один конец которого выходил из прошлого десятилетней давности, а другой вел прямиком в настоящее время, и своды моста, окутанные дымкой забвения, неспешно пересекала женщина, лица которой было не разглядеть, но с каждым ее неторопливым шагом становились все отчетливее видны черты той, что когда-то понарошку назвалась его женой.

Но вместо моста из тумана и воспоминаний были прогнившие деревянные сходни для стирки белья. И этим грязным бельем она собиралась трясти перед собравшимися в надежде вызвать к себе жалость и закрепиться в роли жертвы. А вместо таинственной незнакомки предстало бледное нечто с морщинистой кожей, усыпанной пепельной перхотью звезд: стонет и пьет недовольная рожа, жалко скребется в затылке прохожий бледным потомком докуренных грез, как пели «ДДТ».

— Гражданка жена, — обратился к ней Фомин, нарочито подчеркивая отсутствие между ними каких бы то ни было дружеских отношений. — А у вас не осталось фотографий с нашей свадьбы?

— Ты же знаешь, Максим, — ответила Инга, — что мы не стали отмечать свадьбу.

— И что — прямо-таки ни одной фотки?

— Моя вина, — признала женщина. — До сих пор жалею. Но тогда все это казалось неважным…

— А свидетели-то хоть были? — ехидно спросил Фомин, прекрасно зная ответ на вопрос.