Лучшая из лучших

— Эх, потерянное ваше поколение, — вздохнул Константин Игоревич. — Почему? — переспросил Фомин. — Дед мой пацаном еще в конце двадцатых годов ходил смотреть Тунгусский метеорит, — пояснил юрист. — Пешком. Поход занял пять лет. Вот это я понимаю — романтика! — По какой статье ходил? — За растрату трехсот рублей из кассы газеты «Шадринский рабочий». Двенадцать лет. Но это позже было, в сорок седьмом. А вообще, дед по тем временам бинго собрал: беспризорник-сирота, три войны, тяжелое ранение, двенадцать лет лагерей. К сорока годам остался лысым беззубым инвалидом с двумя детьми на руках. Во жизнь была! А сейчас что? Кофе невкусный, такси не приехало, девушка благородный порыв не оценила. Проблемы, блин… Фомин философски промолчал, обдумывая услышанное. Каждое поколение страдает по-своему. Не война — так эпидемия. Не эпидемия — так дефолт. Не дефолт — так неурожай. Из века в век повторяется одна и та же набившая оскомину история: то говна не завезли, то ведер на всех не хватает. А самое отвратительное, когда ты прилагаешь немыслимые усилия и вдруг начинает казаться, что удалось наконец-то перебороть историческую несправедливость и вырваться из замкнутого круга проклятой кармы, в который оказались вовлечены целые народы, именно в этот момент прилетает очередная подлянка в виде глобального финансового кризиса или даже целой пандемии.

Но все это сейчас уходило на задний план и теряло свое разрушительное значение. В электронные сети смартфона упало сообщение от женщины, ради которой стоило объявлять войну не то что отдельно взятой системе, а целому миру в принципе.

Безумие? Да. Но оно, по утверждению классика, знак избранных.

1 непрочитанное сообщение от: Настя

— Макс, как прошло? Позвони как сможешь. Я волнуюсь.

Глава 22 Фонарь истины

Фомин сидел в машине и пробегал глазами листы бумаги с экспертным заключением. С момента подачи заявки на проведение экспертизы до получения итоговой справки прошла неделя. Очень насыщенная неделя. Во-первых, удалось снять арест с бизнеса и, соответственно, ограничение на работу. Некоторые платья и аксессуары все еще числились как конфискат, но разрешительные документы на них ожидались со дня на день. Во-вторых, после согласования и утверждения перепланировки началась наконец отделка второго салона.

В-третьих, после недолгого сопротивления Максима к нему переехала Настя.

А главное, из обвиняемого Фомин стал сначала подозреваемым, затем перешел в статус свидетеля и под конец превратился в злейшего врага налоговой инспекции, представитель которой, впрочем, только клацал зубами в бессильной злобе, не находя ни одного оправданного законом повода «укусить» нерадивого коммерсанта.

По рассказам знакомых из правоохранительных органов, куда обратился коррумпированный чиновник после того, как весьма экстравагантным способом, сидя на дереве, получил ключ-карту, цвет лица инспектор имел бледно-синеватый, выдававший предынфарктное состояние, которое усугублялось с каждым новым вопросом следователя. При этом для одной из сторон диалога ситуация выглядела комически абсурдной, в то время как для другой — почти трагической. Некий чиновник, ответственный за проведение налоговых проверок, получил взятку от (ни много ни мало) советника министра и решил рассказать об этом в прокуратуре.

Уже неплохо. А чтобы у должностных лиц не оставалось никаких сомнений в правдивости чистосердечных показаний, дополнил повествование о своих невероятных приключениях еще более невероятными подробностями про березы. Выражение лица следователя при этом было бесценным.

Еле сдерживаясь от хохота, он даже хотел позвать коллег из соседних кабинетов, но понял, что заржет как конь, едва начав пересказывать полную финансового драматизма историю, а потому сжал расплывавшиеся в широкой улыбке губы и стал дословно записывать, чтобы ничего не забыть.

Драматизм же заключался в том, что инспектор, отдохнув от ночных «катаний» на деревьях, придя в банк и трясущимися от нетерпения руками воткнув заветную карточку в прорезь электронного замка, обнаружил в ячейке… целое ничего. Хранилище зияло проклятой черной дырой пустоты. Ни денег, ни записки, ни даже билетов «Банка приколов» — ничего, что могло бы дать хоть какую-то зацепку и доказать, что история имела место, а не была выдумкой. Он даже взвыл, стоя в хранилище и, кажется, начал царапать ногтями стенки пустой ячейки в надежде, что за ними удастся нащупать второе дно или спрятанный тайник. Маленькое помещение с банковскими контейнерами наполнилось стонами страданий и проклятиями, адресованными Фомину, министру, всему мирозданию и двум березам. Но услышать их мог только ветер, подхвативший гневные высказывания и сквозняком утащивший в узкое вентиляционное отверстие под потолком.