Лучшая картина Розы Горовиц

Роза, что у мольберта, глядит на Розу, что за столом. И та, что за столом, задремывает. И Роза, что у мольберта, думает — неужто мои волосы так клочковато смотрятся со стороны, как обидно, ей богу. И Роза, что за столом, роняет карандаш из высушенных пальцев. И Петя вскакивает, подходит, трясет ее за плечо.

— Баушка Роза! Баушка Роза! Что такое? — Петя осторожно приподнимает ее лицо. Лицо без грусти, светлое, уже пустое.

— Баушка, ну! Как же вы! Ну!

Петя садится на пол. Плачет. Звонит кому-то:

— Баушка Роза померла.

***

Роза Горовиц глядела на Смерть и не знала, что сказать, потому спросила первое, глупое:

— А что же тот мальчик?

— Который?

— С кружкой молока. Ты странная, Смерть. Говоришь, что пришла за мной уже давненько — на той неделе. И потом являешься то в юбке, то мальчиком.

Роза начала горячиться. Раз уж она померла, то теперь ей нечего бояться.

— Ох, Роза, — сказала Смерть, — прости меня. Так много времени прошло. Это было не на той неделе. Теперь в твоем доме новые люди. И мальчик… Боюсь, что он тоже нас испугался. Но мне за ним еще не скоро приходить.

Роза оглядела комнату. На побеленных стенах проступили обои в синий цветок. У окна стоял другой стол. Кто-то переложил заново печь. Вместо тяжелой, так часто тянувшей ее на дно кровати, стоял бархатный серый диван. Все рябило и мерцало. Умывальник ее то исчезал, то снова появлялся. И Роза припомнила запах растворителя, шум и грохот… Значит, тут был ремонт. Что ж, ее старому дому давно было пора переродиться. Только не думала Роза, что будет это уже без нее.

— И-их! Смерть. Как же ты не вовремя. Я думала над своей последней, самой лучшей картиной, а ты…

— Я знаю, Роза. И ты напишешь ее. Мне нужна эта картина.

— Зачем?

Смерть отвела взгляд в сторону мерцающего умывальника. Щеки ее налились ярким, яблоки заблагоухали сильнее.

— Я люблю твои картины, Роза. В них столько жизни, — сказала Смерть. — Я была на твоей выставке в Петербурге в прошлом году…

И Смерть заговорила что-то — сбивчиво, смущенно. А Роза припомнила, что тогда, на той выставке, пожилой мужчина в сером костюме свалился замертво, не выдержал духоты. Так было страшно, и его увезли потом, и люди напугались.

— Божечки! Так тот джентльмен… Он, получается, из-за меня умер? — Всплеснула руками Роза.

— Нет, — сказала Смерть. — Ему все равно было пора. Но я рада, что в тот момент он оказался среди твоих картин… Я знала, что ты захочешь написать последнюю. Все уходят в назначенный час, но для тебя, Роза, я сохранила отражение старого дома, оставила в нем твою тень, и все ждала, когда же ты напишешь…

— Так выходит я — привидение? — улыбнулась Роза.

— Привидений не бывает, — строго сказала Смерть. — Только след памяти и внутренняя сила.

— Сколько у меня есть времени, чтобы написать картину?

— Сколько угодно.

И Роза Горовиц выпрямилась в кресле, а потом встала всей своей костяной мощью, всем своим внутренним древом. И откуда только силы взялись? Она улыбнулась Смерти и сказала:

— Тогда будем стряпать пирог и мыть все тут. И дочитаем брошенную книгу.

Смерть, ошеломленная, подняла высокие рыжие брови.

— А что думаешь, Смерть? Как написать свою лучшую картину в грязном доме, голодной, без чувств, без красок жизни?

И Роза Горовиц предложила Смерти свое кресло, набрала воды в ведро, взяла швабру, виновато поцеловала Тишу в мохнатый лоб, открыла тумбочку, нашла муку, взрезала бока свежей тыкве… И тень ее призрачного, давно измененного дома отозвалась ей. И получился пирог, и получился день у Розы Горовиц такой, каким она его давно не видела — лучший день жизни, в котором есть сама жизнь.

И после всех дел она взяла новый лист, акварель и кисть в ноющие приятным гулом пальцы. И несколькими точными мазками, одним выдохом, скоро и ловко она написала свою лучшую картину. А потом задула свечи, попрощалась с котом и вместе со Смертью и последним дыханием старого дома вышла наружу в осень.

***

— Гляди, что тут, — малыш подтянул синие шорты и пихнул старшего брата в бок.

— Но раньше здесь ничего не было, — удивился брат.

Он сморщил конопатый нос и дотронулся пальцем до пыльного завитка трюмо, которое родители все хотели вынести, но так и не решились, потому что оно старинное. Младший дернул брата за рукав и заладил:

— Я тебе говорил, тут привидение живет. Той бабки. Художницы! Она была в зеркале!

— Мало тебе было нагоняя за разбитую кружку, а теперь еще привидение выдумал.

— Ну а как тут взялась эта картина?

Притихшие братья склонились над листом бумаги. То, что они сейчас увидят, будет приходить к ним всю жизнь во вдохновенных снах. До боли красивых снах, где ты почти вернулся в детство, чтобы прожить эту жизнь заново, но замер на пороге. После таких ночей они будут просыпаться взволнованными и легкими. И никогда не вспомнят, что снилось.

— Картина… Как она тут взялась? — Шепотом повторил младший и наклонился еще ниже, едва не касаясь носом акварельной бумаги.