Лучшая рабыня для тирана

После гибели Ренаты у нее совсем поехала крыша... Что, если она навредит собственному внуку?!

— Ну же, ма-а-ам, ответь... — я хлюпаю носом, верчусь вокруг своей оси, не понимая, в каком направлении податься.

Смаргиваю соленые слезы и грызу ногти. Прохожие с удивлением таращатся на меня, перешептываются, кое-кто спрашивает, нужна ли мне помощь. Но страх за жизнь племянника поглощает меня с головой и утаскивает в вязкую черноту.

— Мама! — кричу я, когда она, наконец, берет трубку. — Где вы?!

— Ника, с Темочкой все хорошо, — я слышу, как она улыбается, разговаривая со мной. — Я к батюшке его привезла. В Лобню. Сказал, что поможет нам. Силу нечистую, которая нашего мальчика жрет изнутри, изгонит, — она замолкает и удивленно проговаривает: — Ты плачешь?

Я зажимаю рот ладонью, сдерживая громкие рыдания.

Она больна. Она не соображает. Она не в своем уме.

Я повторяю про себя это, как мантру. Я должна, потому что иначе возненавижу ее всем сердцем и запрещу навсегда приближаться к нам с Артемом.

— Скажи мне, где вы находитесь, — я стараюсь говорить спокойно, но внутри закипаю от ярости. — Прошу тебя, мам. Не делайте ничего, пока я не приеду, хорошо? Умоляю... — жмурюсь и стискиваю зубы.

— Но батюшка Сергий уже все подготовил...

— МАМА! — вскрикиваю, не сдержавшись. Делаю глубокий вдох и медленный выдох. — Дождитесь меня.

Глава 9

По телефону мы с мамой все-таки не договариваемся.

Сначала она соглашается подождать и обсудить со мной то, какую чертовщину творит… конечно, я ей не так сказала, чтобы не спугнуть. Но все же потом передумывает и просто не берет трубку.

Просто. Не берет. Эту проклятую трубку!

Я вся на взводе, мне даже дышать тяжело. Пытаюсь найти оправдание врачам, позволившим им уйти, но тщетно. Мамино безумство известно на всю больницу! Так почему ей дали увести Артема?!

Виктор Андреевич, наш лечащий доктор, даже сам как-то отвел меня в сторону и настоятельно порекомендовал быть осторожной с «увлечениями вашей матери». Разве я сама этого не знаю?..

Но куда он смотрел?

Хотя, может, Виктор Андреевич отсутствовал, его не было в отделении, вот и не стал никто разбираться, кому можно отдавать ребенка, кому — нет?

Впрочем, родная бабушка же. Отказывать родной бабуле не имеют права. Вот только бы она еще и добра желала своему внуку, а не занималась чепухой, которой имеет все шансы навредить ребенку!

Спустя целых три часа — сколько упущенного времени — мы все-таки встречаемся с мамой и Артемом на станции родного города.

Мать, радостная, с довольной улыбкой и чувством выполненного долга, выходит из переполненной маршрутки №9 и помогает выйти Теме. Заметив меня, племянник отпускает руку бабушки и бежит, чтобы скорей обняться.

— Мой ты хороший! — пытаюсь спрятать истерику, крепко прижимая к себе маленькое тельце. — Все хорошо у тебя? — глажу мою любовь по голове. Глаза у него красивые, голубые и большие. Совсем как у Ренаты…  — Все хорошо?!

— Ну что ты паникуешь? — мама быстрым шагом преодолевает разделяющее нас расстояние. Кладет маленькие базарные сумки у высокой колонны и устало выдыхает, стирая пот со лба. — Ой, жарко там было... в автобусе. Ам-м-м... в маршрутке! — машет рукой, чертыхаясь, и ведет себя абсолютно невозмутимо.

Я стараюсь быть спокойной. Артему ни к чему наши выяснения отношений. Он не должен быть жертвой всего этого негатива. Но еще по состоянию здоровья ему необходимо находиться под постоянным наблюдением врачей, а лучше его как можно реже выдергивать куда-либо.

— Мама, о чем ты думаешь, а?! О чем ты, бл... блин, думаешь?!

— А? Что? — готовится напасть первой. — Материть мать будешь? Ну что? — машет рукой у моего лица. — Что ты на меня так смотришь? Сестру убила, так хоть племяша пожалей, — говорит, отводя взгляд.

Артем влезает в наш разговор, лепеча что-то на придуманном языке, но мама просит его замолчать и смотрит на меня волчьим взглядом. Всю жизнь она устраивала мне войну. Да и Ренате тоже. Мы никогда не были такими же богобоязненными, как мать, а ей это рушило все планы, ведь: «Рожала-то я вас, как рабов божьих, а вы!..»

Может, мне нужно как-то возразить. Наверное, нужно, но я не делаю этого.

Когда чувствуешь себя виноватой столько месяцев, уверенность в этом лишь подкрепляется упреками со стороны.

Да Господи, возможно, мама и права. Я не стану. Не буду ничего отвечать на это.

— Сама-то ты ничем помочь не можешь ему, — напирает мать, но теперь тише, кивает подбородком и взглядом показывает на племянника, катающего по асфальту маленькую игрушечную машину. — Никто не может! Уж сколько лет маемся! Помогла ваша медицина? — спрашивает с вызовом. — Что только с бедным Артемием не делали, — прорывает ее, — сколько дите резать можно?! Создание, творение Божье только Богом спасено может быть! Вот, и отец Сергий со мной полностью согласен... — поучительно сообщает она мне, но я больше не могу слушать этот бред.