«Гуннар, сын Ламби, вскочил на стену и увидел Скарпхедина. Он сказал:
— Ты, кажется, плачешь, Скарпхедин?
— Нет, — ответил тот, — но глаза и впрямь
пощипывает. А ты, кажется, смеешься?
— Конечно, — говорит Гуннар. — И я ниразу не смеялся с тех пор, как ты убил Траина на Лесной Реке.
Скарпхедин сказал:
— Вот тебе на память об этом.
Он вынул из кошелька зуб, который выбил у Траина, и бросил его в Гуннара. Зуб попал ему прямо в глаз, так что глаз вытек на щеку, а Гуннар свалился со стены»[11]
.Бим закрыл книжку и глядит па меня, давая мне время прочувствовать услышанное. Я киваю. Да, выдающаяся была личность, говорю я. Ты согласен? — спрашивает Бим.
Потому я и выбрал имя Скарпхедин, говорит Бим. Ведь Скарпхедин из всех первый. А почему бы тебе не остаться при своем первоначальном имени? — спрашиваю я. Ну кому нужно такое имя, как ты не понимаешь! Я киваю, а сам думаю, что механизм этого процесса, который кончился тем, что Бим выбрал себе имя Скарпхедин, трогательно прост. Его зовут Бим, и в реальной действительности у него нет ни малейшего сходства со Скарпхедином. Если Скарп-хедин рослый и сильный, то Бим маленький и щупленький, если Скарпхедин плавает, как тюлень, и в беге ему нет равных, то Бим плавает по-щенячьи и бегает медленно и косолапо, как щенок, если Скарпхедин решителен и смел, то Бим нерешителен и несмел, если у Скарпхедина глаза зоркие и черты лица острые, то у Бима глаза обыкновенные и черты лица детские, если Скарпхедин обычно был сдержан, то Бим обычно не умеет сдерживаться, и, наконец, что немаловажно, Скарпхедина зовут Скарпхедином, а Бима Бимом; и тут нельзя не признать за Бимом некоторой правоты, потому что имя у нсмх) действительно странное. Наверное, понадобилось вмешательство каких-то загадочных сил, чтобы ребенка назвали Бимом. Единственное, что их объединяет, — это, кажется, острый язычок, что, очевидно, и послужило отправной точкой для последующей идентификации, подумал я, с этого она началась и развилась затем до нынешнего состояния только по той причине, что Биму хотелось быть похожим на такого человека и потому что Биму ужасно не хотелось быть самим собой, быть Бимом.
Бим запасся бутербродами и теперь жует перед телевизором, то и дело переключая каналы. Сестра сказала, чтобы ты ложился спать, говорю я немного погодя. Сейчас уже довольно-таки поздно, не пора ли нам ложиться? А где ты ляжешь? — спрашиваетон, и я отвечаю, что лягу спать в столовой на диване. Вообще-то, я не чувствую особой усталости, так как полдня провел лежа на таком же диване, на диване в домике дорожно-транспортного управления, но, если так надо, чтобы уложить Бима, я готов снова лечь; лежа я могу обдумывать будущий текст о Финляндии, прикидывать, как его лучше построить, это даст мне ощущение, что я занят делом, работаю, а значит, не теряю времени зря.
Спокойной ночи! — говорит Бим, идет в ванную и затем уходит к себе в комнату. Спокойной ночи и хороших тебе снов! — говорю я. В наступившей тишине я думаю о Финляндии.