Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

За окнами орет ворона – пора вставать. Все животные меня видят, но замечает, кажется, только эта ворона. Она питает ко мне примитивную привязанность. Наш союз держится на мелкой дичи, которую я вспугиваю, охотясь. Иногда я ловлю неподвижный взгляд вороны: склонив голову набок, она смотрит невыразительными глазами, обведенными желтой каймой. Я стараюсь не приписывать ей человеческих эмоций, но мне это не удается. Возможно, я не гожусь для своей теперешней работы.

По крайней мере, я не стал давать ей имени. Дать имя – самый простой способ притвориться, что животное принадлежит нам больше, чем на самом деле. Я предполагаю, что ворона питает ко мне почтение, но не понимает этого. Сейчас мы ведем очень похожий образ жизни, потому и ладим. Птица более или менее способна предсказать, что я буду делать дальше, а это – фундамент пристойных взаимоотношений.

Здесь не «естественная среда». Если раньше этот термин что-то и значил, то теперь утратил смысл. Страшилка о природе, объединившейся и восставшей против человека, – детские сказки. У природы нет побуждений, нет желаний, нет единой цели.

Кроме той, которую мы для нее установили. Я наконец скатываю спальник, умываюсь в тазике, который всегда наполняю перед сном, и выхожу наружу. Сегодня пасмурно и холодно, изо рта идет пар. Мне нравится всем телом ощущать погоду, почти не иметь против нее обороны. Мне приходится реагировать на нее, как всему живому. Я слушаю ветер, принюхиваюсь – какие запахи он принес сегодня. Я здесь. Меня видно. Меня можно обходить стороной. Мне можно противостоять, меня можно убить. Я начеку.

Я замечаю кое-что на земле и встаю на колени, чтобы лучше рассмотреть. Протягиваю руку, но сразу отдергиваю, чтобы не стереть.

Частичный отпечаток: крупная подушечка пятки и два пальца. Когти следа не оставили. След крупный. Кошачий. Большая кошка.

Я пригибаюсь, почти утыкаюсь в след носом, вглядываюсь и принюхиваюсь, используя все доступные мне каналы информации. Пахнет тоже кошкой.

Возможно, рысь. Я видел и другие невнятные следы. Рысь – это неплохо. Я встаю, готовясь к дневным делам. Если где-то здесь кугуар, я его не увижу. Когда мы на равных, мне надеяться не на что. Но я все же буду посматривать.

Найти меня здесь нетрудно, было бы желание. Береника наверняка знает, где я. Она могла бы приехать и наблюдать меня в естественной среде. Если бы захотела.

Смешно. Здесь, среди сухого бурьяна, могла бы выжить домашняя кошка – если бы не попалась койотопсам, но у рыси шансов меньше, а у кугуара вовсе нет. Кугуару, чтобы прокормиться, нужно больше десяти квадратных миль территории. А в нынешней обедненной среде – еще больше. Здесь столько нет даже близко. Пока. Убей одного оленя – остальные разбегутся. Они не обучены забывать, описывать круг и возвращаться на прежнее место. Опять же – пока.

Так что здесь еще предстоит поработать. Связать в сознании животных различные клочки леса. Этим мы и занимаемся. Берем архипелаг мелких экосистем и собираем из них континент – в сознании животных. Мы учим их выживать в мире, который создали мы.

Вот я и живу. Работаю, надеюсь.

Я представляю, как Береника в какой-то заброшенной комнатке кирпичного дома стоит одна среди деревьев, будто одинокая книга на пустой полке. Раз уж взялся воображать, представляю в подробностях. Она в старой спальне, где каждый год переклеивали обои. От тепла и влаги, принесенных ею в комнату, клей размяк, и бумага отходит слоями, обнажая разные цвета. По утрам она просыпается под шепот падающих лепестков и звон охотничьего рога.

На самом деле я не верю, что она здесь. У нее есть занятия поважнее.

Марк из тех, кто удерживает жену, давая ей силу. С такими трудно конкурировать. Но я с ним работал и знаю, как он бывает утомителен. Настоящий псих. И пусть я – жалкий чокнутый вуайерист, но я знаю, что делаю. Это может получиться привлекательно. Это оставляет место надежде.

И, по крайней мере, мне есть чем заняться.

Альетт де Бодар Корабельный мастер