Корабли были живые, они дышали. Дак Кьен знала это еще до того, как прибыла в инженерный сектор, и даже раньше – до того, как увидела на орбите огромную тушу корабля, по которой медленно ползали роботы-сборщики.
Предки ее на Старой Земле, в давно ушедшие дни династии Лин, занимались тем, что вырезали из нефрита фигурки. Не навязывая камню форму, они убирали лишнее, пока не проявляла себя его настоящая природа. С кораблями все так же, как с нефритом. Его части не соединить насильно. Они должны слиться сами в безупречном единстве – чтобы в конечном итоге стать носителем Разума, который будет деталью корабля в той же мере, что и любая заклепка, любой предохранитель.
Инженеры из Мексики и с Восточного побережья этого не понимали. Говорили о ре-обороте, о рациональности конструкции, знали каждый только свою задачу и брали вычисления из старых расчетов, от других кораблей, считая, что экономят время и деньги. Они не понимали, почему работа Дак Кьен важнее всех остальных. Дак Кьен была Мастером Гармонии Образа: готовый корабль станет единым организмом, а не набором из десяти тысяч отдельных частей. Ей, Дак Кьен, и той, кто скоро появится, Носительнице Разума, предоставлялась честь помочь кораблю ожить, после чего все его конструкции, кабели, солнечные батареи сольются в одно целое, и он поплывет среди звезд.
Дверь скользнула в сторону. Дак Кьен едва взглянула туда. По легким шагам она поняла, что вошел кто-то из ведущих проектировщиков, Миахуа или Фенг. Ни та, ни другой не стали бы беспокоить ее без причины. Вздохнув, Дак Кьен коротким движением отключилась от системы и закрыла глаза, ожидая, пока погаснет образ.
– Ваша милость, – голос у Миахуа звучал ровно, держалась она прямо, а лицо было светлым, как желтоватый воск. – Шаттл вернулся. Вас кое-кто ждет.
Дак Кьен ожидала увидеть кого угодно: бывшего соученика, который решил нанести визит вежливости, императорского посланника из Шанхая, который привез ей новое назначение, куда-нибудь еще дальше от столицы, сестру, или маму, или, может быть, даже дядину жену, которая непременно еще раз напомнит о ее неправильном жизненном выборе.
Не ожидала она лишь увидеть эту женщину, с кожей слишком темной для вьетнамки, с губами тонкими и светлыми, с глазами круглыми, как луна.
Мексика. Иностранка… Дак Кьен не додумала эту мысль. Потому что на гостье не было ни хлопчатобумажной одежды, ни перьев, а было платье из шелка, какие в Хуайяне носят замужние женщины, и пять свадебных украшений – все из чистого золота, от ожерелья до браслетов, – которые сверкали на ее темной коже, как звезды.
Взгляд Дак Кьен скользнул вниз, к животу женщины, такому огромному, что казалось, она вот-вот упадет.
– Приветствую тебя, младшая сестра. Я Дак Кьен, Мастер Гармонии Образа этой инженерной группы.
Дак Кьен произнесла формальное приветствие, как и полагалось при встрече с незнакомыми людьми.
– Старшая сестра. – Глаза мексиканки, глубоко сидевшие на ее тяжелом лице, были в красных прожилках от кровоизлияний. – Я… – Рука ее вдруг невольно метнулась к животу, будто ей было больно. – Я Зоквитль, – наконец проговорила она едва слышно, с мексиканским акцентом. – Меня зовут Зоквитль. – Глаза у нее начинали закатываться, но она закончила, как выученный назубок урок: – Я утроба, обиталище, ускоритель и Носительница Разума.