Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Он приподнял дверь в пазах, отодвинул до конца, и крохотное бунгало заполнилось светом. Обитательница жилища застонала. Субалтерн снял сандалии, вошел, обежав взглядом комнату: от женщины, распростертой на полу, – босые ноги, черные, коротко стриженные волосы спутаны, ярко-синие куртка и брюки полевой формы Министерства смяты, ремня нет, – к низкому столику, где рядом с пустой чайной чашкой лежали открытая аптечка, пачка тонких турецких опиумных сигарок и стоял на электрической конфорке выкипевший чайник. Субалтерн присел на корточки, обнюхал чашку, принюхался к дыханию; взял женщину за запястье, проверил пульс; осмотрел лицо, уши, а потом, несмотря на ее сонное протестующее мычанье, открыл ей рот и маленьким карманным фонариком посветил на язык.

Когда субалтерн отпустил ее челюсть, женщина спросила:

– Где я?

По ее тону субалтерн догадался, что она уже задавала этот вопрос, и ответ ей не нравился.

– Вы в Ксарагуа, доктор, – сказал субалтерн. – На Карибах.

Он ждал следующего вопроса, но женщина только прикрыла рукой глаза и снова захрапела.

Субалтерн вздохнул, открыл аптечку, проверил отделение с надписью «Лекарственные препараты (нижний класс)» и пошел заниматься делами.

Через некоторое время лейтенант медицинского корпуса Чие Накада, выспавшаяся, в сандалиях, умытая, в разглаженной форме, причесанная, с завязанными, чтобы не лезли в глаза, волосами, застегивала пристяжной ремень на откидном сиденье колеоптера.

Голова у нее раскалывалась.

В металлическом брюхе колеоптера было жарко, пахло дезинфекцией и засохшей кровью. Накада закрыла глаза, вдохнула поглубже. Это был запах ее дома.

До сих пор не понимаю, почему выбрали меня. Тогда я была не лучшей кандидатурой. Незадолго до этого я вернулась из поездки в Индокитай, в лагерь беженцев в Южном Сиаме, уезжавших оттуда после гражданской войны. За три года, что я там проработала, через этот лагерь прошло полмиллиона человек. Их отправляли на Мадагаскар, в Синьцзян – по всему миру, где власти готовы были принять новую рабочую силу. Трудная жизнь. Тяжелые воспоминания. В жизни беженца нет никакой романтики. Хорошо хоть война закончилась. Во мне после этой поездки что-то сломалось. Я вернулась в Японию и жила будто лунатик. Занималась любовью с мужем, водила сына в школу, а по ночам мне снились дети, умирающие от голода, женщины, изнасилованные, искалеченные, мужчины, изуродованные напалмом, или мачете, или разорвавшейся гранатой, или блуждающей миной. Я стояла на главном вокзале Кокуры, смотрела на поток спешивших на работу людей – мужчин и женщин, удачливых, ничем, кроме себя, не интересующихся, – и не понимала, что я там делаю. Я представляла себе землетрясение, взрыв зажигательной бомбы. Руины вокзала, горящие балки, а под ними – льготников с проездными билетами, которые просят о помощи. Просят меня. Через какое-то время я стала хотеть, чтобы так и случилось.

Из записной книжки лейтенанта медицинского корпуса Чие Накады

Накада шла за субалтерном по застекленной прогулочной палубе госпитального корабля «Маппо Мару». Шторм переместился на север и двигался дальше вдоль пологих зеленых берегов океана, но в небе еще бродили тяжелые серые облака, а вода за широкой кормой «Маппо Мару», который, как и все корабли их флота, стоял на якоре, была похожа на зеленый сланец. Там же, растянувшись, на сколько видел глаз, на восток и на запад, стояли в ряд сухогрузы, и у всех на борту была вода, продовольствие, палатки, мешки с цементом. Накада насчитала еще три судна, похожих на «Маппо Мару», – больших, желтых, на воздушной подушке. Кроме них там стояли суда поменьше и катера, в воздухе гудели колеоптеры.