Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

– Мы хотим провести аудит, – заявила Нина, скользнула мимо Сана, Гарретта и меня и встала напротив весовщика, хмуря брови и уперев руки в бока.

– В смысле? – на всякий случай переспросил Андерс.

– Аудит. Мне кажется, весы твои врут, поэтому мы хотим провести аудит. Верно? – Нина взглянула на меня.

Пожалуй, это даже лучше, чем бросаться на весовщика.

– Да, – подтвердила я, оправившись от изумления. – Да, мы требуем аудит.

С этого мига весовая на два часа потонула в хаосе. Андерс протестовал, орал и грозил нам. Я послала Сана в комитет с просьбой провести официальный контроль – он не попытается схитрить, они не смогут его отшить. Появились два старших члена комитета, Джун и Эйб, сердитые, в строгой серой форме.

– На что жалуетесь? – спросила Джун.

Все смотрели на меня и ждали, что я скажу. Моим первым желанием было все отрицать. Не борись, не гони волну. Потому что я, возможно, заслужила несчастья, которые на меня сыплются. Или моя мать, но ведь ее здесь нет.

Нина смотрела на меня наивными карими глазищами, все это было ради нее.

Когда я заговорила с Джун и Эйб, выражение лица у меня было совершенно спокойное и деловое. Речь шла не обо мне, а о бизнесе, квотах и справедливости.

– Весовщик Андерс корректирует градуировку весов, когда видит нас.

Я поразилась, когда они осуждающе взглянули на него, а не на меня. У Андерса задрожали губы, он попытался что-то промямлить в свое оправдание, но не смог: сказать ему было нечего.

Комитет подтвердил, что Андерс мошенничал с весами. И выразил готовность предоставить нам компенсации за счет самого Андерса. Я обдумала это предложение – у нас появятся дополнительные кредиты, продовольствие и припасы для семейства. Мы раньше обсуждали возможность обзавестись еще одной мельницей и подать ходатайство на второй колодец. Но вместо этого я предложила комитету передать любые наложенные по их усмотрению взыскания в общественные фонды. Мне же хотелось одного: чтобы к «Амариллису» относились по справедливости.

А потом я выразила желание собрать заседание, потому что хочу обратиться к комитету с еще одним заявлением.

На следующее утро Гарретт вместе со мной отправился в контору комитета.

– Мне следовало самой додуматься до аудита, – заметила я.

– Нина не так их боится, как ты. То есть не так, как ты раньше боялась, – поправил сам себя Гарретт.

– Я не… – тут я остановилась, потому что он был прав.

Гарретт пожал мне руку. Он весело улыбался, глаза искрились теплом. Похоже, он находил все это забавным. У меня закружилась голова, и я испытывала сложную гамму чувств и ощущала одновременно облегчение, измождение и стыд. Но больше облегчение. Мы, «Амариллис», ничего плохого не сделали. Лично я ничего дрянного не натворила. Гарретт крепко поцеловал меня и остался ждать снаружи, я же предстала перед комитетом.

За длинным столом в кресле расположилась Джун вместе с пятью другими представителями власти. Перед ними лежали грифельные доски, учетные ведомости и списки квот. Стиснув руки на коленях и стараясь не сотрясаться от дрожи, я села напротив них, одна-одинешенька. И попыталась произвести такое же гордое и самоуверенное впечатление, как и они. В открытые окна влетал ветерок и охлаждал сложенную из шлакобетона комнату.

После вежливых приветствий Джун спросила:

– Ты хотела сделать заявление?

– Мы – команда «Амариллиса» – хотели бы попросить об увеличении нашей квоты. Совсем небольшом.

Джун кивнула:

– Мы уже это обсуждали и расположены позволить увеличение квоты. Идет?

Идет для чего? В качестве компенсации? Извинения? Во рту у меня пересохло, язык прирос к небу. В глазах защипало, и захотелось расплакаться, но это бы навредило выпавшему на нашу долю удобному случаю ничуть не меньше, чем сам факт моего существования.

– Хочу сказать еще кое-что, – справилась с собой я. – С увеличением квоты мы сможем прокормить еще один рот.

Говорить так – самонадеянно и заносчиво, но у меня не было причин вести себя изящно и обходительно.

Они могли отчитать меня или прогнать прочь, не сказав ни слова, выговорить за чрезмерные желания в непростые времена, когда без того не хватает на всех. Напомнить, зачем важнее сохранить то, что имеешь, а не пытаться расшириться из-за излишней самонадеянности. Но они ничего подобного не сделали. Казалось, их даже не шокировало мое заявление.

Джун, такая элегантная, с длинными заплетенными седыми волосами, в накинутой на плечи как для красоты, так и ради тепла вязанной шали, нагнулась к стоящей у ее ног сумке и достала сложенный отрез ткани, который подтолкнула ко мне через стол. Прикасаться к нему мне не хотелось. Я все еще боялась, не выхватит ли Джун его у меня из рук в последний момент, если я трону знамя? Мне не хотелось разворачивать его, чтобы полюбоваться на красно-зеленый узор, – а вдруг вместо этих цветов какие-то другие?

Но я все-таки сделала это, хотя руки у меня дрожали. Вот оно! Я зажала знамя в руке, теперь никому у меня его не отнять.

– Хотела ли ты поговорить о чем-нибудь еще? – спросила Джун.

– Нет, – прошептала я. И встала, кивнула всем по очереди. Прижала знамя к груди и вышла.