Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

– У нас нет выбора, – напомнила она себе шепотом.

Она помолилась предкам, будто они в самом деле ее слушали. Впрочем, может, и слушали. Может быть, в тех высях, где они теперь обитали, они не чувствовали стыда за свою неправильную дочь, у которой нет и не будет потомства. Хотя, наверное, нет, не слушали. Мать и бабушка не собирались ее прощать, так с чего она решила, что ее выбор могут одобрить те, кто жил раньше и ее не знал?

– Старшая сестра?

В дверях появилась Зоквитль и остановилась там, не решаясь переступить порог. Наверное, на лице у Дак Кьен отражалось больше, чем ей хотелось бы. С трудом она взяла себя в руки, вдохнула поглубже и расслабила мышцы, так что ее лицо снова приняло выражение, требовавшееся по протоколу.

– Младшая сестра, – сказала она. – Благодарю за честь видеть тебя.

Зоквитль покачала головой. Осторожно, медленно, чтобы не потерять равновесие, она вошла в кабинет.

– Мне хочется увидеть корабль.

На этот раз она пришла одна. Дак Кьен пожалела, что Мастер Рождений ее не сопровождает. Оставалось надеяться, что Зоквитль не родит у нее в кабинете, где ни помощи, ни оборудования.

– Вот он.

Она подъехала к кубу в рабочем кресле и предложила сесть Зоквитль. Та устроилась рядом, так же медленно и осторожно, словно от любого резкого движения она рассыплется. У нее за спиной на стене висела любимая картина Дак Кьен, пейзаж Третьей планеты – водопад, желтые скалы и отражение в воде далеких звезд.

Зоквитль сидела без движения все время, пока Дак Кьен рассказывала про корабль. На застывшем лице жили только глаза. Дак Кьен закончила, оглянулась и встретила горящий взгляд этих глаз, смотревших – в нарушение протокола – ей в глаза.

– Вы как все. Не одобряете, – сказала Зоквитль.

Дак Кьен на минуту задумалась, но так и не догадалась, о чем она.

– Не понимаю.

Зоквитль поджала губы.

– Там, откуда я прибыла, считается честью вынашивать Разум во славу Мексиканского доминиона.

– Но ты не там, а здесь, – сказала Дак Кьен.

Здесь, у них, это считалось жертвой – необходимой, хорошо оплачивавшейся, но все же отчаянной жертвой. Потому что ради чего женщина может перетерпеть беременность и родить нечеловеческого ребенка? Конечно же, из отчаяния или из жадности.

– Ты тоже.

Она сказала это таким тоном, будто обвиняла Дак Кьен. На одно долгое, мучительное мгновение Дак Кьен показалось, что та говорит о ней – но откуда она могла узнать про Хан и про отношения с семьей? А потом Дак Кьен поняла, что Зоквитль имеет в виду станцию.

– Я люблю быть в космосе, – наконец ответила она, и ответила чистую правду. – Здесь я сама по себе, далеко от всех.

И здесь у нее не бумажная работа, не тоскливая, выматывающая рутина ежедневных будней. Здесь не нужно отлавливать нарушителей закона или следить за тем, как где-нибудь на удаленных планетах выполняются указы Поднебесной. Здесь все то, ради чего она столько училась, здесь можно использовать знания, чтобы создавать новое. Каждая мелочь приносила острое чувство удовлетворения, позволяя наглядно увидеть, как история, проходя через Мастеров, становится будущим.

Наконец Зоквитль сказала, больше не глядя на корабль:

– Хуайян – трудный город для иностранки. Язык еще куда ни шло, но без денег, без покровителя… – Она говорила быстро, горько. – Я делаю нужное дело. – Рука невольно скользнула к животу. – Я дам ему жизнь. Как можно не ценить это?

Она говорила о Разуме так, будто это был человек. Дак Кьен содрогнулась.

– Он… – Она помолчала, подбирая слова. – У него нет отца. Мать… Не знаю, возможно, ты его мать, но он мало чем будет похож на тебя. Он не станет твоим ребенком. Не зажжет для тебя свечи на алтаре и не назовет тебя по имени.

– Но он будет жить, – сказала Зоквитль, тихо и твердо. – Несколько сотен лет.

Корабли Мексиканского доминиона жили дольше других, хотя не раз случалось так, что их Разум постепенно сходил с ума в одиноких глубинах Дальнего Космоса. Этот же, с отличным закреплением, идеально сбалансированный… Зоквитль права: этот будет жить долго, намного дольше, чем они обе, и ничего плохого с ним не случится. Жить? Он все-таки не человек, а машина. Сложнейший разумный механизм, соединение интеллекта, металла, плоти и еще только Небо знает чего. Рожденный, как ребенок, но…

– Похоже, я ничего в этом не понимаю.

Медленно Зоквитль поднялась. Дак Кьен слышала ее одышку, чуяла кислый, резкий запах пота.

– Спасибо, старшая сестра.

И она ушла, но ее слова остались.

Дак Кьен погрузилась в работу – так же, как раньше, когда готовилась к государственному экзамену. Когда она возвращалась домой, Хан демонстративно не обращала на нее внимания и говорила лишь то, что требовалось, чтобы соблюсти приличия. Сама она занялась каллиграфией, хотела, соединив хуайянские иероглифы с вьетнамскими, создать одновременно картину и стих. В этом не было ничего необычного. Дак Кьен предлагалось оценить ее талант, но только ей. Никто никогда не приглашал Хан в банкетный зал, где по вечерам со бирались семьи инженеров. Хан предпочитала оставаться одна и не ловить на себе насмешливые или жалостливые взгляды.