Теперь он не стоял внутри шара. Он уплыл в другое место, и было непонятно, сколько прошло времени, но, судя по всему, очень много. Сейчас Блох плавал в каком-то неопределенном пространстве, отчасти реальном, но больше похожем на изображение, – в огромной сфере, населенной десятками миллионов земных организмов.
Блох различил знакомые лица. Здесь были его мать и мистер Райтли, ученые и светловолосая девушка, чье имя он так и не узнал. Верблюд тоже оказался здесь, как и другие уцелевшие животные из зоопарка, и двести тысяч горожан, которых в конце концов вытащили из подвалов и из-за парадных дверей. Пингвины так и не приехали в город, а леопарда уже пристрелили, и Мэтт все-таки погиб в Тихом океане – доблестный воин, делавший то, что любил больше всего на свете.
Миллиарды людей погибли. Это случилось так давно, что Вселенная уже не помнила о них, и никто даже не заметил трагедии. Но внутри искусственного. сильно сжатого объема их раса сохранилась. Приключение еще не закончилось. Один из пассажиров захотел послушать историю Саймона Блоха, и он рассказал, от начала и до конца, остановившись только тогда, когда уже нечего было добавить, наслаждаясь восхищенными взглядами и почтительным молчанием.
Потом он обернулся и посмотрел в другую сторону.
Этот звездный корабль появился в тот момент, когда погиб весь большой мир, и яростные вспышки Солнца отбросили его в глубокий космос. На борту корабля собрались уцелевшие из многих миров, после многих трагедий – последняя крепость, не покорившаяся неизбежности. Теперь народы галактики должны были сойтись в финальной битве, но Блох не любил заглядывать далеко вперед.
В межгалактическом мраке и холоде виднелась манящая полоска атмосферы и чахлое солнце – спасительный остров, на котором мудрые выжившие могут предпринять вторую попытку достичь совершенства.
Многие люди глубоко задумались бы, узнав, что они направляются в такое место.
Некоторые даже испугались бы.
Но нет, только не Блох.
Гвинет Джонс
Марсианский пастырь