Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Она вышла за дверь и повернула к парку. Обыденность дома и семьи липла к ней, как пух. Пройдя квартал, девушка почувствовала себя преображенной. Она нацепила накидку просто ради того, чтобы проявить свое неповиновение, но здесь, на улице, та смотрелась совсем по-другому. Тёрн заметила свое отражение в витрине, выглядела она загадочно. Накидка скрывала лицо и при этом усиливала работу воображения, сквозь нее все казалось каким-то необычным. Даже сама Тёрн стала неуловимой и таинственной. Пустошники заботились только о внешнем, они старательно хотели казаться кем-то, но не быть. Вся глубина, вся искренность увядали, разъедаемые кислотой безликости. Но когда Тёрн надела накидку, она утратила внешность, посему стала неуязвимой. Теперь под накидкой скрывалось нечто изменчивое, непонятное и во многом зависящее от предположений.

В маленьком треугольном сквере напротив почерневшей школы жизнь шла своим чередом. Охлаждающие башни лениво вращали лопастями, создавая легкий ветерок, смешанный с копотью. В их тени люди выгуливали собак на поводках, старики склонялись над шахматной доской. Сквозь прорезь в накидке Тёрн осмотрелась, затем подошла к старику, который сидел на скамейке и читал что-то на планшете.

Она присела рядом. Старик никак не отреагировал, хотя по тому, как он нахмурился, Тёрн поняла, что он ее заметил. Девушка часто встречала его в парке, старик всегда одевался с иголочки, хоть и носил поношенный старомодный костюм. Овальное, обвисшее лицо, большие руки. Выглядел он так, словно когда-то занимался каким-то умным делом. Тёрн долго думала, как бы начать разговор.

– Ну? – сказал старик, не отрываясь от книги. – Чего тебе нужно?

Тёрн так и не придумала ничего толкового и просто спросила:

– Вы историк?

Он опустил книгу.

– В каком-то смысле, как и все мы, пустошники. Почему ты спрашиваешь?

– Моя школа сгорела, – сказала она. – Мне нужен учитель.

– Я не занимаюсь с детьми, – ответил старик и вернулся к чтению.

– А я не ребенок! – обиженно воскликнула она.

Он даже не взглянул на нее.

– Неужели? А я уж подумал, что ты именно поэтому прячешься под накидкой.

Тёрн сняла ее. Сначала он даже не поднял глаза. Потом равнодушно посмотрел, но вдруг что-то разглядел и нахмурился.

– Ты та самая девочка, которая живет с охотником за гминтами, – констатировал он ледяным тоном.

Ей захотелось даже защитить Хантера.

– Он не за всеми гминтами охотится. Только за преступниками, которые участвовали в голоциде. Теми, кто этого заслуживает.

– Что ты знаешь о гминтском голоциде? – с пренебрежением спросил старик.

Тёрн торжествующе улыбнулась.

– Я была там.

Он перестал делать вид, что читает, и взглянул на нее с неодобрением.

– Как ты могла там быть? Это случилось сто сорок один год назад.

– А мне сто сорок пять, если считать по непрерывному времени, – сказала Тёрн. – Мне было тридцать семь, когда исполнилось пять, девяносто восемь в семь лет и сто двадцать шесть в двенадцать. – Ей нравилось шокировать людей подобным признанием.

– Почему же ты так часто перелетала?

– Моя мама забеременела без согласия отца, а когда отказалась сделать аборт, то он подал на нее в суд за нарушение авторских прав, потому что она без разрешения скопировала его гены, как вы видите. В общем, она скрылась, чтобы не платить лицензионные отчисления, с тех пор мы в бегах. Если он нас поймает, то меня могут задержать за хранение краденых генов.

– Кто тебе такое рассказал? – скептически спросил он.

– Майя. А что, вполне правдоподобно, ее приятели на такое способны. Она всегда выбирает кого попало. Это вторая причина, почему нам приходилось так часто переезжать.

Он слегка покачал головой и сказал:

– Должно быть, у тебя дисплазия восприятия.

– Я уже привыкла.

– Тебе нравится?

Еще никто не задавал ей подобного вопроса, словно она имела возможность решить за себя. На самом деле совсем недавно Тёрн поняла, что ей совершенно не нравится такая жизнь. С каждым новым прыжком на другую планету ей все меньше и меньше хотелось отказываться от непрерывного времени.

– Хуже всего, что обратно уже не вернешься, – сказала она. – То место, которое ты покидаешь, исчезает навсегда. Когда мне было восемь, я узнала, что теперь существует возможность мгновенного общения, и спросила Майю, можно ли позвонить моей подруге на ту планету, где мы раньше жили, а Майя сказала: «Она уже стала взрослой». Все вокруг изменились, а я нет. Мне раньше даже снился сон. что весь мир у меня за спиной исчезает, когда я не смотрю.

Старик слушал, внимательно рассматривая ее.

– Как вы улетели из Гминтагада? – спросил он.

– По капелланским паспортам. Я мало что помню, мне было всего четыре года. Лишь болотные кипарисы с висячими ветками, и как мы торопились куда-то. Я тогда не понимала, что происходит.

Старик всмотрелся в даль, словно пытался разглядеть что-то невидимое. Вдруг вскочил, как ужаленный, и пошел прочь.

– Погодите! – крикнула Тёрн. – Что случилось?

Он остановился, весь напряженный, затем обернулся.

– Встречаемся здесь завтра в четыре часа преднотья, если хочешь учиться, – сказал он. – Принеси планшет. Ждать я тебя не буду.

И пошел.