Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Утром мы вылетели на северо-восток. Рейс не предназначался для гражданских пассажиров. У «Аэрофлота» заслуженно плохая репутация, хотя все пилоты приобретают профессию в военно-воздушных силах. Полет на Ли-2 тоже обеспечили нам советские военные. Даже сейчас, когда я вспоминаю о нем, меня прошибает холодный пот. Так что вы меня простите, если я пропущу эту часть. Достаточно лишь отметить, что тем вечером мы приземлились в военном аэропорту на дозаправку, сменили пилотов и дальше летели всю ночь. От отчаяния я уснул, скорчившись на тесном сиденье. При посадке самолет накренился, мы сделали маленький круг и очень жестко, словно находились под шквальным огнем, приземлились на неровную, не покрытую асфальтом полосу посреди зеленого поля. Едва рассвело. Аэропортом служил сарай, рядом с которым стояли встречающие, дюжина военных в форме. Самолет сильно тряхнуло, и он остановился, через орудийный порт я разглядел строения вдалеке: сторожевую башню, низкие длинные бараки, коперы, терриконы. Возможно, там проходила железная дорога. Но я не уверен.

Мы с Трофимом разогнули затекшие спины, продрали глаза и пошли к люку, который открывался в метре от земли. Я спрыгнул. Трофим сел, свесив длинные ноги, и осторожно сполз вниз. Воздух показался чистым и свежим, особенно после Москвы, а еще теплым. От строя отделился один человек и подбежал к нам: коренастый, с бульдожьей челюстью и выражением вынужденной радости на пухлом лице, прорезанном глубокими морщинами. На голове у него была фуражка с голубой лентой, свидетельствующей о его принадлежности к органам безопасности. Мы пожали друг другу руки, и он представился полковником Виктором А. Марченко. Потом повел нас к сараю, где на столе стояли стаканы с чаем и лежали куски кислого черного хлеба. Во время еды мы вели совершенно беспредметный разговор. Бойцы остались на улице, они не курили и стояли смирно. Когда мы подкрепились, Марченко отвел нас за сарай, где обнаружился грузовой «Студебеккер». К моему удивлению, полковник сам сел за руль. Мы с Трофимом устроились рядом. Остальные бойцы опасно сгрудились в кузове.

Мы думаем, что на севере России всегда снег и лед. Между тем лето там короткое, но очень приятное, если не считать комаров и оползни. Тундра покрыта ковром из мелких цветов. Но ее плоская поверхность обманчива, потому что там прячется множество низин и подъемов. Грузовик полз то вверх, то вниз, колеса вгрызались в нестабильную почву. Каждый раз, когда мы поднимались на очередную вершину, строения вдали подступали чуть ближе. Утреннее солнце блестело на длинной тонкой проволоке, тянувшейся вдоль них. Без всяких сомнений, это колючая проволока, и она еще не успела заржаветь. Конечно, я подозревал, что нас везут в трудовой лагерь, но теперь это стало очевидно. Я взглянул на Лысенко. Он смотрел прямо перед собой, лицо усеивали капельки пота. Я заерзал на сиденье и крепче обхватил колени руками.

На вершине холма грузовик неожиданно остановился. Полковник кивнул, предлагая нам выйти, и досадливо махнул рукой. Не успев очнуться, мы с Трофимом вылезли из кабины навстречу тому, что лежало впереди. В конце откоса, в нескольких метрах вниз по травянистому склону от носа грузовика почва просела. Образовалась дыра метров пятнадцать в ширину и четыре в глубину. Из черной рваной земли во все стороны торчали потемневшие деформированные тела и человеческие кости. А со дна поднималась металлическая конструкция, напоминавшая вершину пирамиды или угол гигантского короба. И ни единого пятна грязи на блестящей, зеркальной, серебристой поверхности.

В первую секунду я подумал, что это какое-то экспериментальное устройство, возможно, даже атомная бомба Берии, которая рухнула на обитателей лагеря, убила их и погребла под собой несчастных. Потом возникла вторая мысль – что здесь случайно вскрылось массовое захоронение прежних каторжан. Но я не стал делиться своими догадками и двинулся вниз, Лысенко пошел следом. Полковник выпрыгнул из кабины и прорычал команду. Спустя несколько секунд бойцы окружили дыру, встав к ней спиной и держа у груди автоматы Калашникова.

– Обойдите кругом, – сказал Марченко.

Мы пошли вокруг провала, держась в паре шагов от края. Объект выступал из дыры примерно на три метра с каждой стороны. Лысенко остановился и приблизился к нему. Я последовал за ним, разглядывая тело, лежащее под ногами. Из земли торчали голова, туловище и одна рука. Задубевшая кожа, пучок волос, пустые глазницы, безгубая ухмылка.

– Это со времен… ежовщины? – спросил я, имея в виду массовые убийства, происходившие десятилетие назад.

Трофим наклонился вперед и на что-то показал.

– Сомневаюсь, – сухо сказал он, – что в те времена люди умирали с бронзовыми мечами в руках.