Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

– Я сам бросился за вами, пытаясь спасти.

– Вы – отважный человек, – сказал я.

Он пожал плечами.

– Недостаточно отважный для того, что я там увидел.

– Вы тоже это видели?

– Да. – Его передернуло. – Я лучше пойду в ад, о котором рассказывают попы, чем в эту Валгаллу.

– То, что мы увидели, – сказал я, – полностью соотносится с материалистической точкой зрения. Вот что ужасно.

Лысенко схватил меня за грудки.

– Нет, это не материализм! А механизм! Человек должен с ним бороться!

– Бороться с ним… бесконечно?

Он сжал губы и отвернулся.

– Марченко солгал, – сказал он.

– В чем?

Лысенко кивнул в сторону ближайших тел.

– Все ложь. Их не посылали сюда выкапывать тела. Их убило и выбросило сюда… устройство. Это шахтеры. Они попали внутрь так же, как и мы, снизу.

– Так почему же они погибли, а мы с вами до сих пор живы?

Едва задав вопрос, я тут же сообразил. Погибли лишь их тела. А разум обретается где-то в другом живом теле и в другом месте.

– Помните, что вам предложили? – спросил Лысенко. – Так вот они сделали свой выбор.

– Они выбрали тот ад вместо… – Я показал большим пальцем в сторону лагеря.

– Да. Вместо этого.

Нам пришлось подождать, но вскоре из лагеря за нами приехал грузовик.

IV Последствия

Уокер замолчал, сумерки сгущались, дым в кабинете висел слоями.

– И что случилось потом? – спросил я.

Он выколотил трубку об стол и сказал:

– Ничего. Грузовик, самолет, Москва, «Аэрофлот», Лондон. Мои ноги почти не касались земли. Обратно я так и не вернулся.

– Я имел в виду, что случилось с той штукой, которую вы нашли?

– Спустя год или два они взорвали на этом месте атомную бомбу.

– Над урановой шахтой?

– Полагаю, это было сделано намеренно, чтобы максимально усилить результат. Этот регион до сих пор закрыт, насколько я понимаю.

– Откуда вам это известно?

– Пора бы вам знать, что подобные вопросы не задают, – ответил Уокер.

– Ага, значит, Сталин вас все-таки понял!

Он нахмурился.

– В каком это смысле?

– Он вас раскусил, – сказал я. – Насчет ваших связей.

– Ну да. Но на этом и закончим. – Он помахал рукой и принялся вновь набивать трубку. – Все это неважно.

– Но почему он послал туда вероятного вражеского агента и такого шарлатана, как Лысенко? Почему бы не отправить физика-ядерщика, как Сахаров?

– Сахаров с коллегами занимался в это время другим, – сказал Уокер. – Почему он послал нас с Лысенко… Я сам об этом часто думал. Подозреваю, что меня он выбрал, потому что хотел, чтобы британцы узнали. Например, чтобы мы беспокоились из-за возможной угрозы, которая намного хуже, чем он сам, или боялись, что его ученые смогут каким-то образом использовать это устройство. А Лысенко… в каком-то смысле на него можно было положиться, и в то же время незаменимым, как другие настоящие ученые, он не был.

– Тогда зачем вы писали о Лысенко?

– Во-первых, – Уокер стукнул трубкой по столу, словно судья молотком, – я был ему благодарен. Во-вторых, – он стукнул еще раз, – я оценил тот вред, который он нанес.

– Советской науке?

– Да, и всей науке в целом тоже, – усмехнулся он. – Меня называли врагом прогресса. Я и по сей день таков. Прогресс ведет нас к будущему, которое я увидел в той штуковине. Так пусть оно наступит как можно позже.

– Но вы же сделали такой вклад в науку!

Уокер взглянул на свои забитые полки.

– В палеонтологию. В восхитительно бесполезную науку. Хотя вы правы. Нет смысла бороться с прогрессом. Потому что естественный отбор сделает свое дело. Он уже устранил лысенковщину, устранит и мои усилия. Прогресс неизбежен. Видите ли, Кэмерон, бояться нужно не регресса и не отката в прошлое, а самого прогресса. В конце концов победит самая эффективная система. Самые продвинутые машины. И эти машины, когда они наконец-то появятся, столкнутся в борьбе с другими машинами, которые уже существуют в этой вселенной. В ней погибнет все: красота, знания, моральные принципы – все, что не способствует этой самой борьбе. Ничего не останется, лишь воля, воля к победе, а это означает конец всего. – Он вздохнул. – В каком-то смысле Лысенко это понимал. Его борьба с логикой эволюции и вера, что человек может очеловечить природу, в своем роде благородное донкихотство. Увы, человек – лишь кратковременный промежуточный эпизод между недочеловеком и постчеловеком. И мы можем лишь надеяться, что у нас получится немного продлить этот эпизод.

Он больше ничего не сказал, лишь упомянул, что порекомендовал поставить мне высший балл за статью.

Это был жест доброй воли, несмотря на то что я бросил ему вызов, но мне это все равно не помогло. В том году я завалил экзамены. Летом устроился работать в ботанический сад и по вечерам усиленно занимался. Таким образом, я подобрал все хвосты по зоологии и успешно пересдал экзамены. Однако мои интересы в основном сводились к теории, которая меня всегда увлекала, и в последний год обучения я решил специализироваться по эволюционной генетике, чтобы закончить с отличием.