Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Он лишь смутно представляет себе, что происходит в мире, где люди живут и умирают, где на улицах случаются беспорядки, а нынешнее лето бьет все температурные рекорды, и уже тысячи людей в Северной Индии погибли от невиданной жары. Еще он знает, что Смерть уже стоит за спиной его матери, и он делает для нее все, что может. И хотя он не всегда соблюдал пять дневных молитв, теперь совершает намаз вместе с ней. Она уже понемногу переселяется в другую страну — в край ушедших времен, где все перемешано, и она то зовет Айшу, то беседует с давным–давно умершим мужем. С ее трясущихся губ слетают обрывки разговоров из детства. А в редкие минуты просветления она призывает Аллаха поскорее забрать ее к себе.

Абдул Карим — заботливый сын, и все же он рад возможности раз в неделю выбраться к Гангадьяру, чтобы поиграть в шахматы и просто поболтать. За матерью в это время присматривает соседка. Вздохнув разок–другой, он пробирается по знакомым с детства переулкам, и его туфли поднимают пыль под старыми джамунами, на которые он взбирался мальчишкой. Здоровается с соседями: старым Амин–хан–сахибом, сидящим с кальяном на своей чарпаи[20]; с близнецами Али, мальчишками–сорванцами, которые гоняют палочкой обод от велосипедного колеса; с Имраном, продающим бетель в лавке. С некоторым волнением он пересекает переполненную торговую улицу, проходит мимо выцветшей вывески «Муншилал и сыновья», мимо рикши, стоящего в другом тихом переулке под сенью жакаранды. Дом Гангадьяра — скромное бунгало, когда–то белое, но превращенное муссонами в неопределенно–серое. Скрип деревянной калитки так же знаком, как приветствие Гангадьяра.

Но приходит день, когда они не играют в шахматы.

Мальчик–слуга — не сам Гангадьяр — провожает его в знакомую гостиную. Усаживаясь в привычное кресло, Абдул Карим замечает, что шахматной доски нигде не видно. Из внутренних комнат доносятся какие–то звуки: женские голоса, скрежет передвигаемой мебели.

В комнату входит пожилой человек и вдруг останавливается как вкопанный. Лицо его смутно знакомо — позже Абдул Карим вспоминает, что это какой–то родственник жены Гангадьяра, кажется дядя, и он живет на другом конце города. Они встречались пару раз на семейных торжествах.

— Что вы здесь делаете? — говорит мужчина, не слишком церемонясь. Он совсем седой, но двигается весьма энергично.

Озадаченный и немного обиженный Абдул Карим отвечает:

— Пришел сыграть в шахматы с Гангадьяром. Он дома?

— Сегодня шахмат не будет. Неужели вам мало того, что вы сделали? Вы хотите еще посмеяться над нашим горем? Послушайте, что я вам скажу…

— Что случилось? — Негодование Абдула Карима отступает перед дурными предчувствиями. — О чем вы? С Гангадьяром все в порядке?

— Может, вы не в курсе, — угрюмо отвечает тот, — но вчера вечером кто–то из ваших поджег автобус на улице Пахария. В нем было десять человек, все индуисты, они возвращались с семейной церемонии в храме. И все они погибли ужасной смертью. Говорят, что это дело рук ваших фанатиков. Даже детей из автобуса не выпустили. Теперь весь город в панике. Кто знает, что еще может случиться? Мы с Гангадьяром перевозим его семью в более безопасное место.

Глаза Абдула Карима остекленели от ужаса. Он не в силах вымолвить ни слова.

— Сотни лет мы относились к вам по–человечески. И даже когда вы, исламисты, веками нападали на нас и грабили, мы позволяли вам строить свои мечети и поклоняться своему Богу. И вот она, ваша благодарность!

За один миг Абдул Карим превратился для них в «исламиста»… Он хочет сказать, что и пальцем не тронул тех людей… Не его руки разжигали огонь… Но слова застревают у него в горле.

— Вы хотя бы можете это представить, господин учитель? Видите языки пламени? Слышите крики несчастных? Они никогда уже не вернутся домой…

— Да, я могу представить, — мрачно отвечает Абдул Карим. Он встает с кресла, но тут в комнату входит Гангадьяр. Он, конечно же, слышал часть их разговора, потому что обнимает Абдула Карима за плечи, словно бы признавая в нем своего. Ведь это Абдул Карим, его друг, чья сестра много лет назад тоже не вернулась домой…

Гангадьяр оборачивается к родственнику жены:

— Дядя, прошу вас, Абдул Карим вовсе не такой, как те мерзавцы. Добрее него я в жизни никого не встречал! К тому же еще неизвестно, кто эти подонки, хоть в городе и говорят всякое… Абдул, сядь, пожалуйста. Какие же времена настали, что мы говорим друг другу такие вещи! Увы… Поистине нас поглотила Кали–юга[21]…

Абдул Карим снова садится, но его всего трясет. Мысли о математике улетучились из головы. Его переполняет отвращение к варварам, сотворившим такое зверство, ко всему человеческому роду. Что за подлое племя! Вооружиться именем Рамы, Аллаха или Иисуса и под этим прикрытием жечь и крушить все вокруг — вот что такое вся наша история.

Дядя, покачав головой, выходит из комнаты. Гангадьяр рассказывает, извиняясь за своего родственника: