Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Остаток дня они провели на стоянке на приличном удалении от стадиона, репетируя «Сон в летнюю ночь». Отец Уорнера считал «Сон» самой смешной из шекспировских пьес, а Уорнер был рад возможности выступать, не напяливая на себя платье. Толстый Отис должен был играть Мотка, отец Уорнера — Оберона и Тезея. Поскольку Пухольс, похоже, не был фанатичным проповедником Библии, жена Отиса Чарли должна была играть Титанию и Ипполиту. И так далее. Они прошли сцены, дополнили кое–что, учитывая сценографию стадиона, — столяр Пила должен был добавить ремарку «в сторону» насчет скверного состояния театра, а сам Уорнер — немного пошалить с монологом Пака «В эту пору лев рычит».

— Вот что ты говоришь, — наставлял его отец. — В последнем двустишии, вместо того чтобы сказать: «Я пришел сюда с метлой / Мусор вымести долой», говори: «„Кабзов” вымести долой»[17].

Он дал Уорнеру рубашку с кардиналом на груди, как у Пухольса.

— В таких играла местная команда. А «Кабзы» были соперниками. Это они проглотят.

Уорнер сосредоточился на изменениях. Всего лишь одно слово, но оно меняло его восприятие всего монолога. По правде говоря, ему это не нравилось. Почему они не могут играть пьесу так, как она была написана? Он уже спрашивал у отца об этом.

— Актерам нужны зрители, — был ответ. — Мы не евангелисты–проповедники. Спектакль не должен быть точным. Он должен доставлять удовольствие.

Евангелист — это было веское слово в устах отца. За десятилетия после Падения карманные теократы — еще одно определение, которому Уорнер у него научился, — разрослись, как грибы, на развалинах Соединенных Штатов Америки. Некоторые были великодушными, другие опасными, это зависело от толкования Библии их лидерами. Труппа избегала их по мере возможности, но это удавалось не всегда. Банды евангелистов бродили по деревням, вооруженные до зубов и зачастую ищущие драки. Когда Уорнер впервые увидел распятое тело, он потом страдал ночными кошмарами. Теперь он истолковывал это так же, как отец. Это были знаки того, что евангелисты повсюду, и отнюдь не добрые.

— Ты знаешь, что я хочу услышать? — спросил Маркес. — Четыре или пять лет назад у меня уже был рассказчик, говоривший, что знает «Одиссею», но он не знал. А ты? Ты сказал мальчикам Эзры, что знаешь.

Уорнер кивнул.

— И вам скажу то же самое. Я знаю «Одиссею». И «Илиаду». Не строчку за строчкой, но я знаю эти истории и ничего не изменю и не пропущу.

«В отличие от моего предшественника, — подумал он, — чье тело, вероятно, пошло на корм рыбам в озере Эри. Если только они взяли на себя труд волочь его в такую даль».

— Я хочу, чтобы ты начал с того же, с чего и книга, с Телемаха, — сказал Маркес. — И с того, где боги спорят. Ненавижу, когда люди начинают с Калипсо только потому, что полагают, будто сексуальные части должны идти первыми.

— Слова человека, читавшего эту книгу, — заметил Уорнер.

Маркес усмехнулся. Он был лет на десять–пятнадцать моложе Уорнера, и у него были крепкие зубы.

— Миссионеры больше не появляются в этих краях, — сказал он. — Я читал кое–что, да.

Сердце Уорнера забилось чаще. Не теперь, подумал он. Дай ему то, что он хочет. Тогда ты сможешь спрашивать.

— Когда бы вы хотели начать?

Уже почти стемнело. После равноденствия здесь, на севере, темнело рано.

— Давай сначала тебя накормим, — решил Маркес. — Будешь сидеть за моим столом. Но не трогай моих женщин.

Уорнер не тронул женщин Маркеса. Даже если бы захотел, он не воспользовался бы возможностью. Нет, когда поблизости лежали книги. На обед была форель, печеная тыква, дикорастущая зелень. Маркес ел хорошо.

— Как звали генерала, что был отсюда родом? — спросил Уорнер, чтобы начать разговор.

— Это Джордж Армстронг Кастер. Убит при Литтл–Бигхорн, где–то на Западе. Но он был отсюда, да. В городе есть его монумент.

— Почему вы решили не жить в городе?

— Потому что в городе полно людей, которым не нравятся те, у кого фамилия Маркес. Да пошли они!.. — ответил Маркес. — Я все равно не хочу жить в их городе. Они явились сюда, я отослал их лошадей назад. Теперь они оставили меня в покое. Да плюс еще там Миссионеры. Ты показался мне человеком, который не любит Миссионеров.

— Это они меня не любят, — сказал Уорнер. — Потому что я ищу книги.

Маркес закончил хрустеть салатом.

— Если мне понравится, как ты рассказываешь, я покажу тебе свои книги. Договорились?

Что произойдет, если Маркесу не понравится, как Уорнер рассказывает, осталось невысказанным.

— Договорились, — сказал Уорнер.

Одна женщина за столом, которая могла быть Маркесу женой или дочерью — любая из них могла быть его женой или дочерью, — заговорила.

— Ты ищешь любые книги или же какие тебе нужны? — спросила она.

— Любые, — ответил он.

В свете разговора это было правдой, а если у Маркеса есть то, что он ищет, невыгодно раньше времени давать ему знать, как высоко Уорнер ценит это.

— Как ты ищешь их?

— Иногда я что–нибудь услышу, — пояснил Уорнер. — Я не единственный, кто ищет книги. Мы общаемся друг с другом, если доживаем.